Читать книгу - "Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь - Григорий Потанин"

III

Теперь остается рассказать еще о тангутах. Под этим именем известны в русской литературе жители Северного Тибета, говорящие наречием тибетского языка. Они обитают на тибетском нагорье и в долинах, по окраинам его, но нигде не спускаются на монгольскую плоскость. Они делятся на кочевых и оседлых; кочевые живут в палатках, перекочевывая со своим скотом по степям нагорья; оседлые живут в глубоких долинах окраины нагорья и занимаются земледелием.

Культурное состояние этого народа – нечто удивительное в своем роде. Вы видите, с одной стороны, многолюдные и богатые монастыри, большие каменные храмы, мощеные дворы, золоченые крыши, широкие лестницы, внутри храмов – медные позолоченные статуи в рост человека, расписанные стены, духовые оркестры и танцоров в шелковых дорогих костюмах и разнообразных масках; тут же по крошечным кельям, в длинные зимние вечера, при свете жировиков, или сальных свеч, идет переписка духовных книг, изучение медицины, лепка богов, – и рядом с такими монастырями живет целая нация дикарей в нагольных тулупах, надетых на голое тело, довольствующихся самым бедным инвентарем домашней посуды, живущих в одних помещениях со своим скотом. Контраст поразительный! Более поразительный, чем какой мы видим в Монголии. Тангутские монастыри – это очаги умственной деятельности не только для своего ближайшего населения, но и для всего ламайского мира на север до границ Сибири и Маньчжурии, а рядом с ними – кочевники, более бедные культурными чертами, чем монголы. Не верится, чтобы этот бедный тангутский народ, живущий вразброд под управлением таких же бедных и грубых старшин, не сложивший более крупных общественных институтов, мог стать во главе духовного культурного движения, каким, однако, его знает история. Тут кроется какая-то историческая неясность.

Нам довелось познакомиться только с оседлыми тангутами. В палатку кочевых тангутов нам не пришлось ни разу войти, но мы имели знакомых из кочевых тангутов, и один кочевой тангут был у нас даже целое лето в числе наших слуг. И те, и другие тангуты отличаются диковатостью и на первый взгляд кажутся нелюдимыми. Но это только внешность. Они не любят сближаться с чужеземцами, не вступают в родственные связи с китайцами и держатся от китайцев дальше, чем китайские мусульмане. Живут особыми деревнями; попасть в тангутский двор не легко; он оберегается злыми цепными собаками, и тангут никогда не войдет в чужой двор, не выкликавший за ворота хозяина или хозяйку. Трудно также путнику рассчитывать на гостеприимство тангутов; когда пилигримы-монголы проходят через тангутские деревни, жители подают им милостыню, дают поесть, но не впускают в свои дома. Но трудно только завести сначала дружбу с тангутом, а раз начало сделано, и ваше мнение о нелюдимости тангутов постепенно исчезает.

Нас уверяли, что найти слуг из тангутов нам будет невозможно ни за какие деньги; тангут не любит закабалять себя чужеземцу и не любит оставлять свой дом, это верно. Но тем не менее мы добились-таки, что у нас, во время странствований по Северо-Восточному Тибету, всегда были рабочие и слуги из тангутов. Один из них, Самбарча, оказался неоцененным товарищем в моих работах; это был человек вроде тургеневского Калиныча; он любил природу, знал окрестности своей деревни Гамаки и все их естественные произведения; знал, где какая трава растет, где какое насекомое водится, где искать скорпионов, как отыскать корень бонва, хотя росток его еще не показался из земли. Собирал он для меня насекомых и растения с увлечением; принести новый вид, которого еще не было в нашем гербарии, для него было торжеством. Он всюду лез за сбором, и в воду, и на деревья, и на крутые скалы; иногда было страшно смотреть на него, когда он висел в воздухе над дном оврага, на верху отвесной скалы, уцепившись ногами за куст.

Он вернулся в свою деревню раньше нас, в конце июля месяца; когда осенью я приехал туда же, он поднес мне сюрприз – гербарий осенних растений своей родины. Он купил бумаги и начал сушить растения. Все наиболее редкое в моем гербарии и в энтомологической коллекции собрано Самбарчей. Это был усердный, трудолюбивый слуга и, кроме того, ловкий и веселый человек. Он находил нам потерявшихся ночью баранов, он отыскивал удобную дорогу, которую скрывали крестьяне, чтобы за указание ее сорвать барыш, а в свободные часы он распевал песни, шутил и проделывал какую-то эквилибристику с шестом в руке.

Тангутов рисуют иногда угрюмым народом, но это несправедливо. Покойный ориенталист Григорьев, приурочивая одно место у мусульманского географа Эдризи, именно место города Тюбет, отказывался видеть под этим именем нынешний Тибет, а думал, что тут надо разуметь Хотан или какой-нибудь другой мусульманский город Восточного Туркестана. Краски, которыми рисовал Эдризи жизнь тюбетцев, пляски, наряды, веселье, – все это, казалось нашему ориенталисту, так не идет к диким и угрюмым обитателям сурового тибетского нагорья. Вернее та оценка народного характера тангутов, которая дана у Реклю в его известной книге.

Тангуты – народ веселый, и улыбка на лице тангута является ничуть не реже, чем у других смертных. Они имеют песни и пляски; женщины, возвращаясь с полевых работ вечером, часто поют хоровые песни. Песнями же прерываются работы иногда и в средине дня. Во время свадебных пиршеств девицы и юноши поочередно выходят парами перед публикой и пляшут под песню, которую сами же и поют. На тех же свадьбах люди с большою памятью поют большую сложенную былину о некоем царе Гэсэре.

Если киргизов зовут французами Средней Азии, а монголов немцами, то тангутов можно назвать итальянцами.

Здесь и ханжество сильнее, чем в Монголии, и страсти ярче горят. Богомольцы здесь шляются повсюду; повсюду рассеяны разные святыни: здесь потеющая периодически башня; там нерукотворная, сама собою явившаяся статуя; еще далее статуя с растущими волосами, еще далее башня, не касающаяся основанием земли и висящая в воздухе, и т. д. Молельные мельницы встречаются на каждом шагу: и над домами вместо флюгеров, и в отдушинах домов, на горных речках, движимые водой, над воротами, движимые ветром, но чаще всего в руках человека. Их вертят не только монахи, но и светские люди, особенно женщины. Как у нас обыкновенная деревенская картина крестьянская – с веретеном и прялкой, так в Тибете – женщина с молельной мельницей в руках. Сойдутся на улице две женщины посплетничать; пока они языком перемывают косточки соседей, руки неистово вертят мельницы, стержни которых воткнуты в пазуху шубы. И как реакцию против этого ханжества, здесь же вы услышите комические рассказы вроде средневековых фаблио, в которых изображается закулисная жизнь монастырей. В этих сказках описываются похождения некоего Аку Ртомбу; в них рассказывается о его забавных проделках в женских монастырях, которые он совершал, будучи переодет в женское платье, о его паломничестве в Хлассу и издевательстве над самим Далай-ламой.

Нельзя сказать, чтобы в этой стране буддийских святителей жизнь в монастырях проходила тихо и безмятежно. В тех самых монастырях, откуда расходится по всей Средней Азии слово о мире и любви, часто происходят бурные и кровавые истории. Тангуты вообще народ горячий и решительный. В Лабран мы прибыли, когда только что закончилась кровавая история. Местная партия начала интриговать против иноземца, попавшего в нюрбы, т. е. в казначеи монастыря; его обвинили в сожительстве с матерью лабранского гэгэна; народ возмутился и напал на дом, в котором жил нюрба; к счастью его, он был в это время у гэгэна. Народ начал брать дом приступом, приверженцы нюрбы защищались, и некоторые были убиты; дом был взят и сожжен: он был деревянный. Нюрбе при помощи гэгэна удалось бежать, но потом он был все-таки найден и убит. Другая кровавая история подготовлялась в Восточном Тибете, когда мы были в городе Сун-пане; окрестные тангуты, веры бонбо, получили известие, что в княжестве Сомо регент, управляющий за малолетством князя, воздвиг гонение на секту бонбо, принуждая ее сторонников обратиться в секту хонь. Сун-панские бонбо при нас устроили съезд, несколько дней совещались и порешили отправить войско в княжество Сомо; многие ламы должны были, по решению съезда, сесть на коней, взять оружие и отправиться вместе с войском на поле брани.