Читать книгу - "Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь - Григорий Потанин"

Случаев враждебного отношения к нам со стороны китайской массы не было ни одного. Напротив, часто китайские крестьяне были к нам предупредительны. Спутник мой А. И. Скасси открыто производил топографическую съемку и никогда не встречал затруднений. Часто к его мензуле собирались проходившие мимо по дороге крестьяне и охотно отвечали на его расспросы и передавали названия гор, деревень и т. п. За все три года с нами не было ни одного недоразумения с крестьянами; едва ли бы иностранцу и даже русскому удалось так благополучно пропутешествовать по России три года. Впрочем, нужно сказать, что при нашем караване всегда было два-три полицейских солдата, которых в каждом городе навязывали нам, несмотря на наш отказ.

Во всяком случае, однако, китайский крестьянин далеко культурнее нашего; он вежливее; молодой человек, проезжая по деревенской улице, на которой стоят люди почтенных лет, спешивается и, хотя те добродушно кричат ему: «Поезжай без церемоний!» – идет по деревне пешком. Воспитанное в такой дисциплине, китайское крестьянство умеет держать себя прилично во всех случаях; даже когда оно образует толпу, вы чувствуете, что она состоит из выдрессированных людей. Меня постоянно удивляла покладистость китайских простолюдинов; при расчете за службу у нас никогда не возникало споров; сколько бы шуму было с русскими возчиками из-за того, что барин сворачивал в сторону от маршрута, обозначенного в договоре; с китайскими же возчиками всегда у нас споры кончались полюбовно, – никогда они не возбуждали вопроса о лишней совершенной ими работе и приплате за нее. Вообще в китайской массе много той духовной культуры, которая создается не литературной проповедью, а простым продолжительным совместным сожительством людей, и которая вырабатывает практику скорого полюбовного улаживания разных непредвиденных столкновений жизненных интересов.

Сказать, русский ли крестьянин живет лучше, или китайский, по крайней мере в тех провинциях, которые мы видели, – трудно, потому что трудно их сравнивать. Если вещей в доме китайского крестьянина больше, то во всяком случае достаток добывается им с не меньшими усилиями; он живет в теплом климате, потому не нуждается в такой теплой одежде и в отоплении жилища, как наш; затем в теплом климате больший выбор культурных растений; в случае неудачи в одной культуре, крестьянин может перейти к другой. Наконец, продолжительная культура выработала давно метод обработки земли; давно исполнены капитальные работы, напр. по проведению оросительных каналов и т. п.

Неприятное впечатление производит в домах китайских крестьян грязь и пыль, покрывающие внутренность жилья, и вообще отпечаток ветхости на всех вещах. Китаец строит дом и шьет платье – и затем не заботится о ремонте: дом не поправляется, полинялые части не подкрашиваются, белье не моется, металлическая посуда не чистится. Внутренность жилья китайского крестьянина поэтому походит на лавку старьевщика, заваленную всякого рода хламом, браком и ломью. Все это покрыто пылью, копотью и паутиной.

Наслаждениями жизнь китайского крестьянина не богата. Кроме удовольствий, которые может доставить семейная жизнь, китаец только имеет трубку опиума и театральный балаган. Общественных собраний, сельских гуляний китайская жизнь не знает. Зато трактирная жизнь развита; в беднейшей деревне есть харчевни, за столами которых собираются крестьяне съесть чашку лапши, выпить чаю и поболтать о делах. В общем жизнь китайского общества от нижних слоев до верхних есть какие-то демократические будни.

Теперь я хочу сказать несколько слов о том, как к нам относилось китайское начальство. Мы не заметили в нем не только никакой подозрительности, не только не испытали каких-нибудь препятствий; напротив, оно оказывало нам всякое содействие, насколько это было возможно ему. При первом же вступлении на китайскую почву, в Тяньцзине, известный и теперь всесильный в Китае государственный человек Ли-хун-чжан, генерал-губернатор Чжилийской провинции, обещал написать письма о нас генерал-губернаторам провинций Шаньси и Ганьсу, и через нашего консула г. Вебера позволил г. Скасси снять фотографические копии с карт атласа Крейтнера. Пекинское начальство разослало во все города Шаньсийской и Ганьсуйской провинций бумаги о нас, так что во всех самых маленьких городах нас встречали как гостей, которых ждали уже два месяца назад. В больших городах большие генералы оказывали нам всякое покровительство, в маленьких же встречали даже с помпой и с пушечными выстрелами с городских стен, как например, в городах Боу-нань и Ли-юань.

В подобных захолустных городах мандаринам, должно быть, скука смертная, и они были рады-радехоньки заезжим путешественникам, доставившим им случай развлечься треском китайских потешных огней. Особенно были комичны проводы экспедиции в городе Ли-юань. Сам мандарин выехал верхом проводить нас; шествие открывали пешие солдаты в официальных костюмах, с секирами в руках; впереди мандарина несли красный балдахин. У городских ворот были выстроены войска, т. е. человек двадцать, одетых в униформу; по местным рассказам, в Ли-юане полагается содержать отряд в 300 человек, но мандарины, по исстари заведенному порядку, держат только 20 или 30 солдат, а сбор на остальных кладут себе в карман. При нашем приближении к этому войску, раздался треск: разорвали три ракеты, и войско сделало нам «кутоу», т. е. земной поклон.

Большие генералы таких оваций нам не делали, но все наши просьбы исполняли с предупредительностью. В особенности очень был любезен с нами сининский чин-цсай или, как его зовут, также амбань. Чин-цсай – собственно правитель инородцев, обитающих в тибетской провинции Амдо; чин-цсай значит посол; это посол от императора к народам Амдо. Чин-цсай дал нам охранный лист и, кроме того, во все подчиненные города разослал предписания оказывать нам содействие. Для нас специально ладили дороги и исправляли мосты; в долине реки Пуцзянь запущенные мосты задержали дальнейшее движение экспедиции; был выслан особый отряд под начальством какого-то чина, и два моста были исправлены, а третий был совсем заново сделан, так как он был совсем разрушен водой и были целы только устои. В опасных местах нам давали конвой; так, в промежутке между городами Гуй-дуй и Боу-нань нас провожал отряд из 20 китайских и 20 тангутских солдат.

Письма из России мы получали раза три в год; они приходили обыкновенно в Синин, на имя чин-цсая, и чин-цсай присылал их нам с чиновником; если мы находились в глухих частях Тибета, а без нас приходила в Синин почта, чин-цсай начинал разыскивать нас; он слал одного курьера за другим в пограничный город узнать, нет ли о нас каких слухов. Если мы, получив пекинскую почту, медлили своим ответом на нее, чин-цсай присылал чиновника справиться, почему мы не доставляем свою почту, не обиделись ли мы на него. Письма чин-цсая нам были очень полезны в пути; благодаря им, мы имели хороший прием не только в китайских городах, но и в буддийских монастырях.

Когда мы прибыли в богатый монастырь Лабран, монахи отвели под экспедицию два больших дома и объявили нам, что, если мы хотим, монастырь возьмет на свое содержание весь наш скот и наших людей на все время нашего пребывания в монастыре, а «гэгэн Джаянь джаппасэнь» – главное духовное лицо в монастыре – предложил нам дать письмо к монгольской княгине, вдове Срювана, кочевья которой находятся к югу от Лабрана, и, кроме того, на случай, если б мы это предложение приняли, обещал дать нам военный конвой (гэгэн в то же время и светский правитель, и имеет войско).