Читать книгу - "Облака на коне - Всеволод Шахов"

– Что скажешь, Герц Беркович?

– По поводу чего? – Харабковский приподнял плечи.

– Много у нас этих… как там… социально–чуждых?

– Хм, так ведь мы с итальянцами работаем и я не знаю, существуют ли крестьяне или рабочие, которые на иностранном языке умеют общаться, – Харабковский смотрел на пальцы Дулицкого, нервно барабанящие по столу.

– Всё так говоришь, только вот… – Дулицкий открыл папку и стал зачитывать. – «Имеется ряд случаев, когда администрация учебных заведений, получая сведения о находящихся в институтах социально–чуждых и антисоветских элементах, не принимает своевременно необходимых мер, а в отдельных случаях игнорирует сообщения, направляя этих лиц на практические занятия, даже в места, имеющие исключительно важное оборонное значение». Понимаешь?

– Что же делать, если не хватает спецов из пролетарской среды. Не от хорошей жизни, – Харабковский развёл руками.

– Да, можно было бы закрыть глаза на это, но вот бумага пришла. Похоже, сверху политика новая… Тебя, как руководителя, тоже касается. – Дулицкий опять стал читать: «Так, например, студент Московского авиационного института Свимонов, сын потомственного дворянина, ранее привлекался к ответственности по делу контрреволюционного заговора, при поступлении в институт всё это скрыл. Администрация института, получив вышеуказанные сведения, всё же назначает Свимонова начальником специальностей самолетостроительного факультета и командирует его на военные аэродромы договориться о производственной практике для студентов». Вот так! Если такие бумаги рассылают, значит и у нас могут быть проверки.

– А что мы можем сделать? – Харабковский обвёл глазами кабинет, чуть остановился на портрете Сталина, – У нас каждый второй в штате преподавателей из бывших, а студенты… За набор и проверку студентов я не отвечаю. – Харабковский, пока говорил, заметил, что верхняя губа Дулицкого чуть приподнялась, выражая лёгкую усмешку.

– Ладно студенты, – лицо Дулицкого мгновенно приобрело резкие очертания, – а что скажешь насчёт Рютина? Кажется, твой любимец?

– Ну уж, скажете тоже, любимец, – Харабковский непроизвольно дёрнулся, прокрутив в голове возможные последствия, – …но, не скрою, нужный и важный спец.

– Избавиться от него невозможно? – Дулицкий вытащил из ящика стола ещё одну папку. – Очень уж длинный за ним хвост прегрешений тянется.

– Он начальник расчётного отдела, на нём новые проекты держатся, – Харабковский опустил голову, тихо добавил: Без него никак.

– Ладно, Герц Беркович, – Дулицкий встал, давая понять что разговор закончен, – подумаем, как быть…

Пока Харабковский шёл к отдельному зданию, где размещалась расчётная группа, в голове постоянно крутилось это «подумаем, как быть». И чтобы немного приглушить всякие дурацкие мысли, он сделал большой крюк, обошёл кругом несколько строений. Поразмышлял, как будет говорить с Рютиным и, наконец, вошёл в жарко натопленное помещение.

– Что у вас так душно? – Харабковский бросил упрёк как бы в никуда и как бы всем. Десять сотрудников расчётной группы, с опаской, воззрились на него. Рютин вскочил из–за стола и скорым шагом подошёл к Харабковскому.

– Привет, Герц… Да, женщины побаиваются тебя, – Рютин резко пожал нехотя протянутую руку Харабковского.

– Василий, пойдём поговорим, – Харабковский проигнорировал замечание о «побаиваются», – да, и возьми расчёты по проекту высотного.

Размеренными шагами Харабковский перешёл в маленькую комнатёнку, служившую архивом. Стеллажи с грудой документации на старинные проекты дирижаблей начала века заполняли половину комнаты. Подумалось: «И зачем этот мусор нам отдали? Сжечь побоялись?»

Для трёх стульев и маленького столика едва нашлось место около входной двери. Несмотря на свою полноту, Рютин живенько разложил на столике бумаги и стал быстро перекладывать мелко исписанные листы, комментируя: «…на устойчивость расчёт… вопросы по стабилизации… так, управляемость… завершено… прочностные расчёты… ещё работаем».

Харабковский смотрел на энергичную жестикуляцию Рютина, явно получавшего удовольствие от представления результатов труда.

– Что ж, хорошо, а как думаешь, кому передать на проработку компоновки? – Харабковский потёр подбородок.

– Хм, так все же заняты на «Вэ–семь», – Рютин, в ответ на жест задумчивости Харабковского, потеребил свой кадык, слегка сжав его между указательным и большим пальцем.

– Да… конечно… после постройки «Вэ–семь».

– Здесь только два варианта – Гарф или Трояни, – Рютин беззаботно тряхнул головой.

– М–да, – Харабковский мысленно согласился, но про себя вспомнил: «…опасные элементы…», вслух только подтвердил: – Выбора нет. Где же новые кадры брать? А, Василий?

– Конструирование – это не так просто, опыт долго набирается, – Рютин собрал бумаги с расчётами в стопу, – Теоретические выкладки – это только так… всё теоретически… практика с наскока не получится.

– Да знаю, – Харабковский раздражённо скривил губы.

– Чего там наверху? Требуют новые молодые кадры? – Рютин улыбнулся, потыкал вверх указательным пальцем.

– Там требуют дирижабли. Много и быстро. Какое–то единство противоположностей.

– Так не бывает! – Рютин заквокхал, – вообще–то никакой диалектики нет, никакого единства противоположностей нет, есть противоположности, но единство у них не получается. Диалектический материализм выдуман, он является жонглерством словами, софистикой, но, по существу, не нужен для «истины», а нужен «политикам». На самом деле он – ерунда и прекрасно можно оставаться в пределах логики здравого смысла.

– А–а, всё обезьянничаешь! – Харабковский оскалился. – Не боишься?

– Боюсь, конечно, но что делать, такая у меня сущность. Я держусь особой тактики – ни во что политическое не вмешиваться. Я соглашусь со всем, даже с явными глупостями, лишь бы меня не трогали. Я согласен служить и угождать кому угодно, но оставлю за собой право думать и действовать по–своему.

12

Многоголосый гул нарастал, теперь слышался и напористый топот по листам фанеры, набросанных вместо пола в деревянном эллинге. Харабковский, сидевший около монтажных лесов, оторвался от списка обнаруженных дефектов оболочки «В–7» и посмотрел в сторону вошедших. Насчитал восемь человек в военной форме – сплошь ромбы на петлицах. Впереди – начальник порта Соловьёв. Он деловито водил в воздухе рукой, показывая обстановку эллинга и заискивающе ожидал хотя бы едва уловимого кивка от спокойного, казалось, безразличного, человека, шедшего рядом. Усики этого человека только недовольно подрагивали, видимо, от неприятного подсвистывания в голосе Соловьёва, когда тот начинал говорить новую фразу.

– С–здесь у нас монтажная площадка… с–здесь топливные баки…

Харабковский узнал в человеке с усиками Ворошилова и встал. Соловьёв вёл делегацию прямо на него.

– А что же вы пол нормальный не сделали? По посёлку ехали – грязь везде, в помещение зашёл – опять земля под ногами, – Ворошилов нахмурился.

– Работаем, но не хватает ни материала, ни рабочих рук… Вот, это ведущий конструктор по дирижаблю «Вэ–семь» – товарищ Харабковский! Он вам расскажет о корабле, – Соловьёв, казалось, с облегчением, перевалил обязанность рассказывать.

– Хорошо… наука – это хорошо… – Ворошилов глуховатым голосом как бы разрешил, – рассказывайте.

– Корабль «Вэ–семь», – Харабковский на такие случаи имел заученные основные технические характеристики, – создан по новой схеме…

Ворошилов поморщился:

– Стоп, я университетов не кончал, ты мне эти балки, всякие… Не надо. Скажи, будет летать?

– Будет,