Читать книгу - "Уцелевшая. Она не пала духом, когда война забрала всё - Адива Гефен"

– Что мы сделали лесному царю? Почему он такой злой? Ты же говорил, что он не трогает хороших детей. Ицхак же был хорошим мальчиком.

Губы Якова Менделя шевелились, он шептал балладу о злом лесном царе, который ищет души маленьких детей.

«Люблю тебя, сердцу ты мил моему;

Коль сам не пойдешь, я насильно возьму».

 – Отец мой, отец, вот меня он схватил, —

Царь леса, я чувствую, мне повредил!

Отцу стало страшно, он гонит коня,

Он мальчика держит, что дышит, стеня, —

Насилу достиг он двора своего…

Ребенок был мертв на руках у него.[19]

Они похоронили Ицхака той же ночью. Они не поставили надгробный камень на его свежей могиле, не сделали никаких отметок, которые могли бы, не дай Бог, выдать их. Они просто вырыли ему небольшую ямку, подходящую его крошечному телу, насыпали сверху землю и накрыли ее свежими дубовыми ветками, которые мужчины принесли, чтобы покрыть бугорок.

Шурка стояла возле небольшой могилки, убитая горем, покачиваясь из стороны в сторону, и казалось, вот-вот сама упадет замертво.

– Бог дал, Бог и взял, – сказал кантор[20].

– Где ты был? – закричала Тайба. – Что ты за Бог?!

Авраам стоял рядом с Шуркой, поддерживая ее, чтобы она не упала, его глаза впали, а кожа побледнела от горя.

Усталым, безжизненным голосом Шурка произнесла:

– Боже, ты зол. Ты попросил Авраама принести в жертву своего сына, но ты не позволил причинить вред ребенку, ты привел оленя вместо него. Зачем ты позволил принести в жертву моего сына, моего единственного сына, моего любимого Ицхака? У него была чистая душа, и он никогда никому не причинил зла. Почему ты не привел мне оленя? Почему, Боже, почему ты потребовал от меня такой жертвы? Почему бы тебе тогда не забрать и мою душу?

Люди в лагере молчали. Они чувствовали себя беспомощными и немыми перед болью потери Шурки.

Маленький Ицхак умер в ночь третьей свечи.

Великого чуда тогда там не произошло.

19

Январь 1943 года

Зимние дни были тяжелыми. Снега навалило много, пальто Ирены становилось ей мало. Ботинки тоже начали ей жать, поэтому Шурка проделала в них отверстия, чтобы пальцы ног торчали наружу, а чтобы они не мерзли, завернула в кусок одеяла, которое где-то нашла.

– Посмотри на нашу девочку, она растет, как хлеб в печи, – улыбнулась Шурка Аврааму, видевшему боль в ее глазах, которая была сильнее всего ночью.

Он видел, как ей плохо, что она буквально чахнет у него на глазах. Он решил во что бы то ни стало перевезти свою семью в более безопасное и удобное убежище, по крайней мере на зиму. Он считал, что если заберет ее из леса, из их бункера, где произошла трагедия, это поможет вернуть хоть проблеск жизненной силы, которая покидала его жену.

Более того, деревья, раскинувшиеся над ними, уже снова теряли свои листья и стояли голые, больше не защищая нуждавшихся в укрытии людей.

– Мы снова переезжаем? – спросила Шурка, когда Авраам велел ей собрать их скудные пожитки.

– Я нашел нам укрытие. Нехорошо снова оставаться в лесу зимой.

– Только не в монастырь. – Шурка слышала о монахах, которые гостеприимно открывали свои двери для евреев, но затем пытались обратить их в свою веру.

– Нет, к поляку.

– Ты сказал, что им нельзя доверять.

– Мы знаем друг друга уже очень давно.

– А как же мама, отец… что они будут делать?

– Извини, поляк готов взять только нас.

– Я никуда не пойду без родителей, – настаивала Шурка. – Судьба у всех нас одна.

– Иди! С нами все будет в порядке, – заверила Тайба свою дочь. – Иди с ним. Ни один поляк не согласится принять десятерых евреев, а уж тем более таких старых, как мы.

Авраам снова просил Шурку довериться ему: поляк был хорошим другом. Он не сказал ей, что отдал часть ее драгоценностей и их столового серебра польскому крестьянину, который согласился спрятать их в своем амбаре.

Его «сейф» в очередной раз доказал свою ценность. В те дни было практически невозможно найти человека, готового рискнуть собой. Укрытие евреев каралось смертью всей семьи дающего им у себя спрятаться. Тем не менее находились те, кто был готов рискнуть жизнью за деньги, основываясь на старых семейных связях или будучи идеалистом, видя в этом акт протеста против нацистского режима. Какими бы ни были причины, по которым они это делали, эти люди спасли много жизней, и после войны многие из них были объявлены Праведниками народов мира.

И снова маленькая семья отправилась в путь под покровом ночи, намереваясь добраться до места встречи до рассвета. Они снова завернули Ирену в большое одеяло, надели ей на голову шерстяную шапку, закрыли лицо. Авраам нес ее на руках, как сверток.

Авраам хорошо знал дорогу и легко шел по лесу, держа на руках Ирену и ведя свою жену. Он точно знал, куда ступать.

Когда они приблизились к деревне Лейно, где жил знакомый поляк, залаяли собаки, им ответил хор коров. Но под покровом темноты, даже если бы кто-то любопытный выглянул из-за занавесок, не смог бы их заметить.

Авраам сделал знак Шурке остановиться и опустил Ирену.

– Что теперь?

– Ждем. Он придет.

Ирена открыла глаза и внимательно посмотрела на родителей, она не жаловалась и ничего не спрашивала. Она уже знала, что значит быть беженкой.

Через несколько минут из одного из домов на окраине деревни показалась фигура человека.

Человек быстро приблизился к ним и поманил рукой, призывая их подойти поближе.

– Это Якоб, – успокоил Авраам Шурку, которая шла рядом с ним. – Мы с его отцом были друзьями.

– И ты уверен, что он…

– Ш-ш-ш, – сказал Авраам. – Давай, пойдем.

Мужчина жестом пригласил их следовать за ним во двор. Перед ними стоял большой амбар. Хозяин указал на высокую деревянную лестницу и протянул руку, чтобы помочь Шурке подняться.

Они не задавали вопросов и не благодарили его. Они быстро поднялись и сели между высокими стогами соломы. В дальнем углу амбара лежало несколько сложенных одеял. Они расстелили их на бетонном полу и молча, чтобы соседи не заметили, не дай Бог, что там кто-то есть, сели, держась за руки.

Всю зиму они прятались в амбаре.

Они жили в полной тишине, прислушиваясь ко всем повседневным звукам в