Читать книгу - "Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов"

Помимо министров, злая сатира обрушивалась на других представителей старого строя — российское духовенство. Тому были как объективные, так и субъективные причины. Последние были связаны со стихийно возникшими слухами о том, что петроградские священники якобы вместе с переодетыми полицейскими с крыш колоколен расстреливали манифестантов. Объективные причины недоверия к священнослужителям были связаны с синодальным положением церкви, выполнением духовенством ряда административных функций, что превращало их в глазах обывателей в государственных чиновников, т. е. слуг царизма. Рядовые солдаты рассуждали о задачах революции: «Царя сняли, теперь бы попа снять. Одним корнем соки тянули»^[2549]. Апрельский номер «Барабана» открывала карикатура, изображавшая священника в фуражке городового, с саблей, пистолетом и дубинкой в руке, а рядом стояли городовые в камилавках и с кадилом. Подпись под рисунком гласила: «Русская полиция всегда отличалась религиозностью, а духовенство — любовью к порядку»^[2550].

Ил. 219. В. Н. Дени. Паук-крестовик // Бич. 1917. № 18. Обложка

Один из самых ярких образов, подчеркивавших недоверие к духовенству со стороны обывателей, был найден художником А. Хвостовым, на карикатуре которого священники, одетые в черные рясы, перекрашивали друг друга в красный цвет (ил. 218 на вкладке). При этом они обращались друг к другу со словами: «Гуще крась, гражданин, чтобы от прежней черноты ни пятнышка не осталось». Примечательно, что образ священника в красной рясе не был выдуман Хвостовым — некоторые представители духовенства в мартовские дни действительно облачались в рясы «революционно-правильного цвета», хотя более распространенным способом революционной авторепрезентации было ношение красного банта. На майской карикатуре «Бича» священники были изображены стоящими в храме на коленях перед иконостасом с Троицей — Николаем II, Александрой Федоровной и Распутиным. Несмотря на то что в среде духовенства к Распутину было весьма неоднозначное отношение, в глазах рядовых граждан он всегда был представителем церкви, что также стало дискредитирующим фактором в 1917 г.

Весьма показательна визуализация страха перед священством через арахнофобию — боязнь пауков. Журнальная сатира уже обращалась к образу паука, бичуя спекулянтов и мародеров, теперь настала очередь и для попов. На рисунке Дени огромный поп-паук одной из своих лап загребал прихожан в церковь (ил. 219). Другие распространенные, но более щадящие визуальные образы — галки и вороны. Попытки духовенства самоорганизоваться, провести съезд духовенства и мирян, собрать Поместный собор вызывали недоверие части общества, для которой самой распространенной ассоциацией с возросшей активностью священников был слет ворон.

Кроме контрреволюционности, карикатуристы выдвигали священникам и иные обвинения, имевшие более веские основания: препятствование в бракоразводных процессах, непомерная плата за требы, чрезмерный догматизм и институализация православия, уводившие от истинной веры. Художник А. Радаков создавал образы зажиточных попов, сидящих на мешках с золотом; Д. Мельников обвинял духовенство в уклонении от воинской повинности и на рисунке под названием «Великий постриг» изобразил, как солдаты стригут попов-новобранцев^[2551].

В освободившихся от цензуры периодических изданиях публиковались тексты, обсуждавшие моральный облик российского духовенства, подозревавшегося в повальном пьянстве, прелюбодеяниях, мужеложстве^[2552]. Впрочем, критика церковного клира имела зеркальный эффект: революция актуализировала вопросы нравственности и культурного состояния самого мирского сообщества. Демократизация различных сфер жизни общества нередко доходила до крайностей, приводя, с одной стороны, к воцарению суда Линча на улицах городов, с другой — к попыткам создания легальной профсоюзной организации воров и громил («рыцарей ножа и фомки»)^[2553]. Отмена цензуры привела к появлению порнографической продукции, включая и театральные постановки.

К концу марта рядовых граждан стали раздражать бесконечные парады, митинги, шествия и т. п., и к их участникам, рабочим и солдатам, вскоре стали поступать требования заняться, наконец, делом^[2554]. На бытовом уровне обывателей больше всего раздражала грязь, которая затопила улицы столиц, причем как периферийные, так и центральные. Дворники, занявшись политическими играми по организации профессиональных союзов или просто просиживая часами во дворах, лузгая семечки и обсуждая «текущий момент», не спешили возобновлять уборку дворов, тротуаров. На эти явления уже в середине марта обыватели со страхом обращали внимание, как бы предчувствуя дальнейшее развитие подобных тенденций: «…теперь, при свободе, всякий поступает, как хочет, и мало найдется таких, которые не за страх, а за совесть относятся к общественной повинности, и вот от этого сейчас на тротуарах опасные тропинки для пешеходов, на улицах кучи навоза и громадные лужи тающего снега. Что называется — ни прохода, ни проезда»^[2555]. Журнальная сатира не проходила мимо подобных явлений, и появлялись карикатуры, на которых дворники, как на тронах, восседали на уличных кучах мусора. Грязь проникала и в театры. Публика во время спектакля лузгала семечки, но театралов больше всего пугала опасность подцепить клопов, переносчиками которых являлись бежавшие из окопов солдаты, занимавшие в театрах лучшие ложи.

Главный вопрос революции весенне-летнего периода был сформулирован А. Ф. Керенским в выступлении перед делегатами флота 29 апреля: «Неужели русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов?.. У меня нет прежней уверенности, что перед нами не взбунтовавшиеся рабы, а сознательные граждане, творящие новое государство»^[2556]. В это время к бытовой неустроенности, нерешенности хозяйственных вопросов, росту уличных самосудов добавляется новый виток политической борьбы, центральным персонажем которой постепенно становится вернувшийся в Россию В. И. Ленин. На следующий день после своего приезда он выступил в захваченном большевиками и анархистами дворце Кшесинской с «апрельскими тезисами», которые 7 апреля были опубликованы в «Правде» и вызвали поначалу резкое неприятие товарищей Ленина по партии. В них лидер большевиков не просто отказывал в доверии Временному правительству, но, считая февральскую буржуазно-демократическую революцию завершенной, требовал перехода к подготовке социалистической революции. Оказав психологическое давление на своих соратников, Ленин в конце концов добился принятия апрельских тезисов VII Всероссийской конференцией РСДРП(б) в качестве программных.