Читать книгу - "Годунов. Трагедии Смутного времени - Александр Николаевич Бубенников"

Тушинского вора, а не должниками своего короля. В итоге отец, дочь и их спутники были перехвачены. Казаки предложили им сразу же ехать в Тушино. Однако Марина знала, что ее там ждет новый самозванец Лжедмитрий Второй, и заявила, что отправляется на богомолье в монастырь Святого Саввы, расположенный в Звенигороде, в пятидесяти верстах от Тушина. Ей было нужно время для замаливания грехов и размышлений на щепетильный предмет – признать законного мужа или нет.

Вор обещал Юрию Мнишеку триста тысяч рублей и несколько русских городов сразу же после взятия Москвы и своего вторичного воцарения. Этот продажный магнат вместе с другими поляками уговаривал дочь, чтобы она не артачилась, признала самозванца. В итоге верная жена склонилась перед чудесно спасенным супругом, а тот поднял ее и нежно обнял.

Впоследствии в письме своему тушинскому воинству Марина напишет главные слова, ключевые, сообразно своим мыслям, пришедшим ей в голову во время той знаковой встречи с мужем: «…будучи владычицей народов, царицей московской, возвращаться в сословие шляхетское, становиться опять королевской подданной не могу».

По всей видимости, в лагере Яна-Петра Сапеги, двоюродного племянника литовского канцлера, состоялось тайное венчание Марины и Лжедмитрия Второго по католическому обряду, совершенное монахом-иезуитом. В тушинском лагере появились царь и царица Московские. Признание Мариной Лжедмитрия Второго своим мужем сильно помогло этому вору. Такой вот факт окончательно сломил и убедил немалое число людей. Многие города стали один за другим сдаваться, их жители целовали крест государю Дмитрию Ивановичу.

Не хватало в лагере тушинцев только своего законного, известного многим патриарха. Но он должен был скоро объявиться тут. Возникла же у самозванца своя Боярская дума, которую возглавляли князья Михаил Салтыков и Дмитрий Трубецкой. За появлением первосвященника дело тоже не стало. Филарет Никитич Романов вполне подходил для этой должности.

В сентябре 1608 года Ян-Петр Сапега с большим отрядом тушинцев двинулся к Переяславлю. Город сдался без боя. Его жители присягнули Лжедмитрию Второму. Потом Сапега сразу, особо не мешкая, пошел на Ростов Великий. Навстречу ему выступил тамошний воевода Третьяк Сеитов, но в первом же бою был жестоко разбит опытным, смелым противником, обладавшим не только буйным нравом, но и весьма немалыми полководческими талантами. Путь на Ростов Великий, где хватало красивых древних церквей и монастырей, был открыт.

Навстречу тушинским ворам под началом Сапеги во главе духовенства и жителей с хлебом-солью вышел владыка Филарет. Ведь этот бравый воевода был родственником его патрона со стороны Речи Посполитой, московского посла и литовского канцлера Льва Сапеги, обучившего его тонкостям интриги, подсказавшего саму идею самозванства, которое позволит Романовым низложить не одного московского государя.

Не было никакого захвата и насильственного увоза владыки в Тушино. С истинными пленниками духовного звания что Сапега, что Тушинский вор обращались более чем жестоко. Например, тверской архиепископ Феоктист, не пожелавший сотрудничать с Лжедмитрием Вторым, прилюдно обозвавший того цариком-вором, был зверски убит на глазах обезумевшего народа. А вот митрополит Филарет, приехавший в Тушино в простых санях, к тому же в казацких сапогах и татарской шапке, угодил вовсе не на плаху или под стражу, а за патриарший стол.

Тушинский вор устроил пышную, более чем торжественную встречу владыке Ростовскому Филарету Никитичу. Лжедмитрий Второй быстро возвел его в сан патриарха. Сразу после интронизации он стал вершить знатные богослужения в Тушине и рассылать по всем русским землям грамоты, скрепленные государственной печатью, с призывом покориться государю Дмитрию Ивановичу. Под каждой из них стояла такая подпись: «Великий Господин преосвященный Филарет, митрополит Ростовский и Ярославский, нареченный Патриарх Московский и всея Руси».

Когда вор Лжедмитрий Второй видел Филарета, то с почтением к тому обращался:

– Здравствуй, преосвященный патриарх Филарет Никитич!

Тот, в свою очередь, радостно отвечал вору и самозванцу:

– Здравствуй, великий государь Дмитрий Иванович!

Вслед за свежеиспеченным патриархом перебежала в Тушино и вся его родня, даже Иван Иванович Годунов, муж Ирины, сестры Филарета и боярина Ивана. В лагере самозванца перемешались и передружились родичи старых соперников из партий Годунова и Романова. Это приключилось, несмотря на то, что у «полуцаря» Шуйского в Москве заседала дума, где в первых боярах ходил Иван Никитич Романов.

Владыка Филарет видел, что сотворил много бед при осуществлении на деле его идеи самозванства, изначально направленной против Бориса Годунова, однако не захотел мученического венца, который приняли многие священники и тот же владыка Тверской Феоктист. Не задумал ли тогда лукавый, но деятельный Филарет Романов вместо напрасной мученической смерти в сане тушинского патриарха как-то искупить свои тяжкие грехи?

Глава 11

Даже при преосвященном патриархе Филарете нравы в лагере Тушинского вора были самыми низкими и мерзкими. Ну а что тут поделаешь? Кому сейчас легко? В стране самый разгар страшной Смуты с поголовными предательствами и изменами, с самозванцами на троне, с двумя действующими патриархами!

Приспешники Лжедмитрия Второго разбойничали, не боясь ни земного, ни небесного суда. По летописям и воспоминаниям современников, они сплошь и рядом жестоко насиловали юных инокинь. Убив мужа и отца семейства, воры рядом с неостывшим трупом забавлялись с его женой и дочерьми. Грудными детьми топили печь, как дровами, били их головой о камни, вышибая мозги, или топили в реках и водоемах на глазах родителей. Негодяи поджигали дома с заколоченными дверьми и окнами, в которых оставались целые семьи со стариками.

Несчастные люди бежали в холод и голод, в лесные чащи, подальше от воров, ибо вооруженные озверевшие мятежники были куда страшней самого хищного лесного зверья. Часто в запущенных оскверненных алтарях и в домах жили звери, а люди забивались в их лесные норы и логовища. Случалось так, что несчастные матери сами вынуждены были душить своих детей, чтобы те плачем и криком не привлекли внимание охотников за головами. После убийств и насилий случалось много пожаров. По ночам землю, усыпанную трупами, освещали вовсе не луна и звезды.

По всей стране бушевала дикая вольница. Ворам и злодеям сплошь и рядом было без разницы, к какому лагерю или боярской партии относятся они сами и их жертвы. Русские негодяи часто били беспощадных отъявленных польских мерзавцев атамана Лисовского, которые называли себя лисовчиками. «Бей до смерти, грабь, раздевай донага. Я все разрешаю и за все в ответе», – наставлял он своих подчиненных. Нежных и чувствительных поляков, перешедших на сторону Тушинского вора, но отказывавшихся убивать и насиловать, щадящих пленных, русские тушинцы презрительно величали слабыми женами.

Сердобольные поляки видели весь ужас и бред пожара Смуты, содрогались душой и сердцем.

«Что же сделают с нами эти русские, если