Читать книгу - "Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз"

Завоевания, сделанные в начале войны, несомненно, отчасти компенсировали это неравенство. Последующая мобилизация «иностранных мощностей», в первую очередь во Франции, была одной из козырных карт, с помощью которых Шпеер пытался сплотить немецкую военную экономику осенью 1943 г.^[2041] 17–19 сентября 1943 г. Шпеер и Керль принимали в Берлине французского министра промышленности Жана Бишелона с тем, чтобы обсудить возможность широкомасштабного перевода производства во Францию. Впрочем, с учетом состояния французской экономики, эта отчаянная мера не могла иметь серьезного практического значения. За весь период 19391945 гг. оккупированные территории, бесспорно, были весьма важны для военной экономики Германии. Прежде всего они обеспечивали ее рабочей силой, продовольствием и сырьем. Кроме того, они играли роль гигантского территориального буфера, без которого вермахту ни в коем случае не удалось бы оттянуть конец войны до 1945 г.

ТАБЛИЦА 17.

Производство вооружений по отношению к экономическому потенциалу: союзники и страны Оси, 1942–1944 годы

Однако чего они не могли, так это компенсировать подавляющее индустриальное преимущество, которое получили европейские враги Германии после того, как в войну вступили США. Мы уже видели, насколько незначительным было производство для люфтваффе на оккупированных территориях в первые годы войны. На более поздних ее этапах значительного улучшения ситуации не произошло. В 1943 г. – последнем, когда под контролем Германии оставались все оккупированные ею страны, – общие поставки военных материалов из Франции, Бельгии, Нидерландов, Генерал-губернаторства, Дании, Норвегии и Сербии в Германию составляли только 9,3 % всего военного производства^[2042]. Лишь в кораблестроении, производстве средств связи и автомобилестроении оккупированные территории внесли заметный вклад в накопление техники и вооружения вермахта. В абсолютном выражении стоимость всех поставок для вермахта из оккупированной Европы составляла в 1943 г. почти 4,6 млрд рейхсмарок^[2043]. В то же время американские военные предприятия в 1943 г. выпустили продукции на 54,4 млрд долларов (около 150 млрд рейхсмарок), а в Великобританию было поставлено продукции на 6,7 млрд долларов (около 20 млрд рейхсмарок)^[2044]. Даже при очень благоприятных для Германии предположениях в отношении обменного курса соотношение между стоимостью внешних поставок военных материалов для двух этих европейских держав составляет не менее чем 4:1 не в пользу Германии. С учетом безнадежно низкой производительности на оккупированных территориях программа привлечения иностранной рабочей силы, несомненно, представляла собой самый важный вклад, который оккупированная Европа внесла в военную экономику Германии. К 1944 г. на заводах, выпускавших продукцию для вермахта, каждый третий рабочий был иностранцем^[2045].

Ill

К последним двум годам войны опустошительные удары, наносившиеся союзниками, потрясли военную экономику Германии до основания. Однако приписывая всю ответственность за крах, в итоге постигший Германию, таким «внешним потрясениям», мы снова пойдем на поводу у шпееровского мифа. На самом деле в 1944 г. уже нельзя было скрыть того, что немецкая военная экономика распадается сама собой. К лету 1944 г. стало ясно, что в отсутствие подлинно драконовских контрмер Германию вскоре постигнет инфляция, не менее суровая, чем та, что разъедала саму структуру вильгельмовского государства в 1914–1923 гг. И это указывает на еще одну фигуру умолчания в рассказах о героических свершениях шпееровского министерства. Вплоть до лета 1944 г. едва ли было несправедливо утверждать, что его министерство забывает о деньгах как о важнейшем инструменте макроэкономического управления. Как мы уже видели, в 1942 г. Шпеер, стремясь к максимизации выпуска вооружений, противодействовал попыткам комиссара по ценам и Министерства финансов изымать чрезмерные прибыли. Вся система экономического управления, созданная Министерством вооружений, основывалась на расширении и совершенствовании механизма непосредственного контроля над германской промышленностью. Однако в 1944 г. проблема инфляции настигла Шпеера. Вопрос денег уже не могли игнорировать даже самые ревностные сторонники прямого физического контроля.

В июле 1944 г. плановый отдел Ганса Керля составил меморандум «Покупательная способность, цены и военное финансирование», начинавшийся с драматичного заявления: «Немецкой экономике грозит анархия, с которой не справится даже расширенная и усовершенствованная система экономического контроля [Wirtschaftslenkung]»^[2046]. Эрозия стоимости денег, заметная на всех уровнях, лишает экономических игроков стимулов к тому, чтобы подчиняться требованиям режима, а также элементарного стандарта, необходимого для экономических расчетов. Германия находится на скользком пути от экономики под государственным управлением, в которой частные экономические игроки по своей собственной воле реагируют на стимулы, задаваемые центральными властями, к полноценной государственной экономике (Staatswirtschaft), в которой экономические шаги мотивируются только «принуждением или идеализмом» («Zwang oder Idealismus»). При этом, как указывалось в меморандуме Керля, даже «полностью плановая экономика Советской России» осознала необходимость сохранения стабильного денежного стандарта как основы для бухгалтерского учета и сбора статистических данных.

Инфляция, угрожавшая Германии, представляла собой прямой результат огромного напряжения, в котором находилась экономика из-за войны. Как открылось всем главным участникам конфликта, финансовые последствия войны поддавались контролю в том случае, если бремя было не чрезмерным и если государству хватало полномочий для того, чтобы собирать налоги и обеспечивать плавное функционирование системы нормирования и контроля над ценами^[2047]. Кроме того, принципиально важным источником помощи служило заимствование средств у владельцев сбережений, на финансовых рынках и у банков, хотя здесь все, конечно, зависело от способности поддерживать доверие общества к военной экономике. Инфляция, угрожавшая дестабилизировать военную экономику Германии, свидетельствовала о том, что к 1944 г. этот критический порог был перейден. Неудивительно, что процесс распада начался на периферии нацистской империи и оказался особенно болезненным на Балканах^[2048]. Уже к середине 1942 г. уровень цен в Греции вырос более чем на 340 %^[2049]. В Румынии, служившей принципиально важным источником зерна и нефти, к осени 1942 г. цены удвоились. В Болгарии и Венгрии они выросли не менее чем на 70 %. Такая же стремительная инфляция шла во Франции и в Бельгии, хотя эти страны предпочитали не публиковать официальную статистику по ценам. К 1943 г. всю Западную Европу, находившуюся под властью нацистов, накрыла несомненная инфляционная волна, которая принесла с собой усиливавшуюся дезорганизацию и крах производства. К 1943 г. греческий национальный продукт сократился по сравнению с довоенным уровнем вдвое. Менее ужасной по своим последствиям, но более значимой с экономической точки зрения была прогрессирующая дезинтеграция французской экономики, где производство в 1943 г. составляло треть от довоенного уровня. Причина этого монетарного коллапса не составляла никакой тайны. В случае Франции немецкие запросы в 1943 г., возможно, требовали до 50 % национального дохода, и это бремя было невозможно финансировать ни путем налогообложения, ни посредством разумных долгосрочных займов^[2050].