Читать книгу - "Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский"

В педагогическом мире

Ох, неловко ведут дело, невольно хочется сказать, приглядываясь к событиям в университете.

Кое-как успокоились, слава Богу, назначили энергичного ректора в лице [М. И.] Владиславлева, хотя увы, – оставили над ним попечителем совсем непригодного генерала [И. П.] Новикова, но как бы то ни было, успокоились умы, начало университетского курса, акт^[733] и т. д.

Во-первых, к чему акт? Точно без него нельзя было начать университетского курса? К чему он, когда знаешь, что почва, на которой стоишь в университете, еще не новая, а старая, и следовательно ненадежная. К чему гусей дразнить, хотелось сказать. Раз положили сделать торжественный акт, понадобились предохранительные меры; раз понадобились предохранительные меры, надо было прибегнуть к полиции; последняя должна была на время акта заарестовать всех ненадежных из бывших и настоящих старых студентов, во избежание беспорядков. Вот уж мера, которая сразу вносила фальшь в студентский мир нового года, ибо очевидно молва о том прошла между студентами и горячие головы не могла не раздражить. Проще и разумнее было бы не делать акта, а прямо молебен, и начинать лекции.

Затем Владиславлев сказал речь.

Опять, по моему крайнему разумению, бестактность. К чему речь? Для надежных студентов она не нужна, для ненадежных она бесполезна, для средних – нужны не речи, а действия…

И действительно, выбор ректора оказался очень удачным; но именно потому не нужно было с первого дня его вступления его, так сказать, израсходовывать на ненужную вещь, на речь, которая сразу подняла против него горячие молодые головы, а нужно было энергию и ум ректора употреблять в дело, то есть на ведение ректорства, на действия, на политику, а никак не на речи.

Речь сказана хорошая, дельная, энергичная… Сказано так сказано.

Но тут опять вслед за тем неловкость. Речь была выслушана, и затем после нее наступило молчание.

И конец.

Нет, ее немедленно напечатали в «Правит[ельственном] вестнике». Для чего, спрашивается? Чтобы все газеты ее перепечатали, и читали ее те, до которых она коснется только тем, что они начнут над нею глумиться в разных концах России, пока другие будут из-за этой речи сердиться и друг друга возбуждать снова к искусственной злобе против правительства.

Зачем же было печатать эту речь; ведь она домашнее и семейное дело в тесном кругу университетских стен. Она касалась исключительно студентов Петербургского университета.

Но и тут даже вышло еще хуже. В заключение речи в «Правит[ельственном] вестнике» прибавлено, что «речь ректора была выслушана со вниманием» и затем точка, и ничего.

К чему эти заключительные слова. Они всех привели в смущение. Ведь если так сказано в официальном изложении, то всякий из этого заключает, что гробовое молчание было ответом 2000 студентов на речь нового ректора. А затем на это гробовое молчание идут бесконечные комментарии, и все в невыгоду нового ректора и в ослабление первого им произведенного впечатления^[734]. Точно не разумнее, проще и естественнее было ни одного слова не прибавлять; напечатать речь, и конец; к чему прибавлять слова, дающие повод к толкованию против интересов правительства.

Но событие кончилось, слава Богу, благополучно, это главное.

Все же еще раз оно доказало, как непрочна почва, на которой стоит университетское и вообще учебное дело, относительно мудрости и такта в руководящих этим делом.

К несчастию, у Делянова ни одного нет советника мудрого. Все эти Георгиевские, Любимовы, Аничковы люди именно без всякого педагогического такта; они только чиновники и живых отношений к трудному делу ведения молодежи не имеют и атома.