Читать книгу - "Иван Ефремов - Николай Смирнов"

Иван Антонович в то время был уже очень болен и принимал такое лекарство, после которого ему необходимо было лежать. Я и сказала: мы ничего не можем поделать. Он и не поехал, но просил на будущее если присылать машину, то не через издательство, а непосредственно ему и предупредить заранее. Так и получилось позднее — позвонили: за вами вышла машина. Мы поехали. В новое здание ЦК. У ворот Ивана Антоновича пропустили, меня — нет. Я сказала, что буду ждать. Милиционеры предупредили, что здесь стоять нельзя. Ну, а ходить можно? По улице Куйбышева? Можно. Я и ходила. Ходила около двух часов — беседа была длительная. Милиционеры интересовались: почему я так волнуюсь? Потому что у вас порядки такие, — говорю, — свою же машину только до ворот пропускаете, а не к зданию. А у меня муж сердечник, вот и не знаю, если «неотложка» понадобится, пропустите вы её или нет.

В конце концов они ко мне сочувственно стали относиться, и когда я ближе подходила, то жестами показывали: нет, мол, не идёт ещё… Потом вижу — появляется Иван Антонович и уже издали показывает мне большой палец. Значит, всё в порядке!

Беседой он остался доволен, никак не ожидал, что Пётр Нилыч читал его книги — не так, чтобы референты подготовили список литературы и краткое содержание. Демичев сказал, что облик автора, который представлялся по романам, у него совпал с «оригиналом». Разговор шёл и о «Часе Быка». Пётр Нилыч говорил, что эту книгу надо издавать миллионными тиражами. Только нужно сделать кое-какие правки, чтобы не было ненужных аналогий: вот у вас на Тормансе правление коллегиальное, Совет Четырёх, а надо бы подчеркнуть единовластие Чойо Чагаса. Ну и разные другие поправки…

Это уж не знаю, что кому пригрезилось. Иван Антонович выправил текст, но Совет Четырёх так и оставил. После той беседы как-то легче стало, посвободней дышать. И над «Молодой гвардией» тучи рассеялись».^[313]

Беседа не ограничилась только вопросами литературы. Иван Антонович предложил сделать Красную площадь научным и культурным центром, а ГУМ превратить в музей естественной и социальной истории. Тогда же он высказал ещё одну идею, провидческую силу которой мы ощущаем десятилетия спустя: он предложил построить водопровод и продавать байкальскую воду за границу: в Европе, считал он, через пару десятилетий будет дефицит питьевой воды, которую будут продавать в пластиковых бутылках.

После личной встречи с Демичевым запрет на «Час Быка» сняли, и Ефремов говорил друзьям, что теперь книгу можно вновь смело пропагандировать, нападение отведено самыми высокими инстанциями. «Молодую гвардию» оставили в покое. Однако ощущение липкой паутины осталось.

Перед Новым годом Иван Антонович, рассылавший обычно десятки поздравительных открыток, почувствовал желание отказаться от этой традиции. Что-то невозвратно изменилось, и привычные слова поздравлений уже не несли той энергии, что прежде. Поздравляя с Новым годом, ты веришь, что он, этот год, будет, и будет новым, свежим, принесёт нечто незнаемое, откроет прежде замкнутое. А если этого ощущения нет?

Ефремов, глядя вперёд, видел близкое окончание повести о Тайс. Если «Молодая гвардия» примется издавать собрание сочинений, с этим будет много забот и сосредоточиться на новой исторической повести о Древней Руси, повести давно выношенной, но требующей погружения в иную реальность, уже не хватит энергии. Хочется написать популярную палеонтологию, исполнить свой долг перед теми, кто дал ему на всю жизнь заряд любви к науке. Обосновать научно принцип инферно…

2 февраля 1971 года Ефремов писал Дмитревскому: «Я всё это время чувствую себя неважно, мало выхожу, работаю хотя и с удовольствием, но медленно из-за недостаточной энергии и людей, которые прут. Я поклялся, выпивая новогодний бокал, не прочитать ни одной рукописи в 71 году и сократить посещения людей по крайней мере наполовину. Также буду сдавать свои позиции в отношении получения новых книг заграничных по фантастике и выписки журналов. Слишком много стоит это энергии, а сил всё читать не хватает, и получаются ножницы напрасного труда».

Поездка в санаторий в марте кончилась плохо. На десятый день Иван Антонович пережил приступ. Уже дома возникло нарушение мозгового кровообращения с расстройством двигательной функции гортани и языка и потерей кожной чувствительности на всей правой стороне тела. Невропатологи уложили его в постель. Восстановились функции довольно быстро.

Не желая терять ни дня, Иван Антонович, как только стало возможно, начал диктовать жене новые страницы романа и письма. В часы отдыха думал: что означает столь тяжёлый удар? Слишком много людей приходило к нему последний год, слишком многие просили советов, и проходилось-таки что-то советовать. Писал Портнягину: «Я считаю, что получил предупреждение из Шамбалы, чтобы не болтал лишнего, не выдавал себя за мудреца и помнил, что есмь простой советский человек».^[314]

В начале июня Ефремовы сняли дачу в Подмосковье — в посёлке Новодарьино, станция Перхушково Белорусской железной дороги. Они не искали специально возможности выехать из Москвы. В последние годы они следовали шутливому правилу: «Пусть дорога сама о себе заботится!» Шутили они и в этот раз: «Пусть дача сама о себе заботится!» И — удивительно: дача позаботилась. Вдова академика Леонида Михайловича Сапожникова, медсестра, заботившаяся о нём последние годы жизни, сама предложила им дачу в Новодарьине, которая досталась ей по завещанию мужа.

Странным казалось Ивану Антоновичу и Тасе, что крестьяне, продававшие дачникам молоко и сметану, обносили их дом. Через несколько дней выяснилось, что прежний хозяин дачи страдал психическими расстройствами и местные жители его побаивались.

Начало лета выдалось прохладным, шли дожди, но Иван Антонович радовался возможности жить на чистом воздухе, радовался тишине и спокойной, сосредоточенной работе. Он уже приступил к последней главе эллинского романа — «Афродита Амбологера», что значит Афродита, «отвращающая старость».

…Приглашение Нидерландских королевских авиалиний совершить путешествие в Европу пришло совершенно неожиданно. Всего два дня на сборы — и вот уже Микаэла Денис летит из Найроби в Англию, затем в Москву, а Ефремовы спешат в столицу, чтобы принять у себя всемирно известную ведущую телефильмов, женщину, посвятившую себя восстановлению и сохранению дикой природы Африки.

Приземляясь в Москве, Микаэла вспомнила своего мужа, умершего всего пару месяцев назад. Он так хотел вместе с ней увидеть Россию! Теперь она словно выполняет его желание. День в Москве принёс Микаэле больше открытий, чем сотни книг, которые она могла бы прочитать о стране.

Как красив широкий Ленинский проспект, усаженный деревьями! Упорную борьбу за сохранение деревьев Микаэле и Арману приходилось вести в Кении. Каждое дерево — драгоценность, она понимает это лучше, чем кто-либо. Поворот — и вот перед Микаэлой кирпичный восьмиэтажный дом, угловой подъезд. Она выпорхнула из машины, невысокая крашеная блондинка в светло-коричневом брючном костюме, которые только входили в моду. У неё в Москве — всего день, удалось получить лишь так называемую «полицейскую визу» для внешнего знакомства с городом, и у Ефремовых она могла пробыть не больше часа.