Читать книгу - "Всемирный потоп. Великая война и переустройство мирового порядка, 1916-1931 годы - Адам Туз"

Кроме того, Женевские протоколы вызвали на удивление враждебную реакцию в Вашингтоне. Вместо того чтобы приветствовать европейскую инициативу, государственный секретарь Эванс Хьюз заявил, что жесткость предлагаемого механизма введения санкций приведет к тому, что Соединенные Штаты будут вынуждены рассматривать Лигу Наций как потенциально враждебную организацию^[1391]. Соединенные Штаты не потерпят морской блокады, установленной в односторонне порядке флотами Британии и Франции, даже если такая блокада будет поддержана Лигой Наций. В 1916 году во время трансатлантического противостояния Британия уже сталкивалась с ситуацией, когда США были готовы перейти к враждебным акциям, и с тех пор была готова сделать все, лишь бы избежать повторения этого кошмара^[1392]. Единственным решением, которое Хьюз считал приемлемым, было предоставление Вашингтону права вето на любые санкции, которые может ввести Лига Наций. Но, как отмечал Чемберлен, это означало приравнять полномочия Вашингтона к коллективным полномочиям Лиги Наций, а значит, наделить Соединенные Штаты статусом «супергосударства… апелляционным судом по всем процедурам Лиги». В ответ на замечание сэра Эсме Ховарда, посла Британии в США, о том, что «порой всем нам приходится считаться с фактами», Чемберлен резко возразил, что «существует разница между признанием факта и публичной оглаской его последствий»^[1393].

Сам Чемберлен предпочел бы вернуться к предложению о предоставлении Британией двусторонней гарантии безопасности Франции. Это предложение во многом поддерживал британский генеральный штаб. В феврале 1925 года старший командный состав выступил с резким заявлением, в котором говорилось о том, что подобное обещание нельзя считать уступкой в пользу Франции. Оно напрямую отвечает интересам Британии и «лишь случайным образом связано с вопросами безопасности Франции…» Война показала, что «настоящая стратегическая граница Великобритании проходит по Рейну, а для ее безопасности необходимо, чтобы нынешние границы Франции, Бельгии и Голландии были сохранены и продолжали оставаться в руках друзей»^[1394]. Но Францию не устраивали гарантии, касавшиеся только Рейна. Французы хотели полноценной военной поддержки при охране восточноевропейских границ. Для Лондона это было уже слишком. Для возврата к золотому стандарту требовалась максимальная экономия, а не новые обязательства^[1395]. Поэтому 10 марта 1925 года Лондон заявил, что принимает предложение Германии о Рейнском гарантийном пакте, который обеспечит сохранность западных границ в Европе, нормализацию отношений с Германией и ее вступление в Лигу Наций. Пакт также жестко привязывал Германию к «западной системе»^[1396]. Вызвавшему столько страхов раппальскому сценарию русско-германского союза было не суждено осуществиться.

Поиск компромисса привел к Локарнским соглашениям, ратифицированным в сентябре 1926 года. К сожалению, эти соглашения, обеспечивая сохранность границ на западе Европы, оставляли открытым вопрос о восточных границах. Германия и Польша так и не примирились. Путь германской экспансии на Восток оставался открытым. Но главным недостатком соглашений, направленных на создание системы безопасности великих держав, было не это. Настоящая проблема находилась не на Востоке, а на Западе. Главным было то, как отнесется к этим соглашениям Америка. В состоянии ли были Британия и Франция без поддержки со стороны Америки сдержать агрессию Германии в восточном или западном направлении? В 1927 году еще одну попытку привлечь США к участию в европейских делах предпринял Париж. 7 апреля, в 10-ю годовщину вступления Америки в войну, Аристид Бриан предложил Вашингтону заключить двустороннее соглашение о безопасности между Францией и США^[1397]. Государственный департамент брезговал подобными особыми отношениями. Но, учитывая общие настроения в обществе, администрация Кулиджа не решалась отрицать привлекательность пакта о ненападении. Поэтому в декабре 1927 года государственный секретарь Франк Келлог выступил со встречным предложением – заключить не двусторонний, а многосторонний пакт об отказе от войны^[1398].

В полдень 27 августа 1928 года в Париже при участии самого Келлога собрались представители 15 стран, чтобы поставить свои подписи под договором, «осуждающим возврат к войне как способу решения международных разногласий и подтверждающим отказ от нее как от инструмента национальной политики в отношениях друг с другом». Впервые с 1870 года на Кэ д’Орсэ был официально принят министр иностранных дел Германии^[1399]. Германия надеялась, что в церемонии подписания договора примут участие и Советы, но для Вашингтона это было бы чересчур. Тем не менее именно Советский Союз первым ратифицировал то, что стало известным как пакт Келлога – Бриана^[1400]. В течение 1928 года договор подписали не менее 33 стран. К 1939 году число подписавших договор стран достигло 60. В конце 1920-х годов господствовала новая идеология мира. «Мир, живущий без войн», был «нормальным явлением», а война – ничем иным, как преступным «отклонением от нормы»^[1401]. Пакт Келлога – Бриана, который последующим поколением был высмеян, а затем жестоко нарушен, нельзя считать исторически неоправданным. В 1945 году, когда союзники формулировали в международном трибунале в Нюрнберге обвинительное заключение по делу нацистских вождей, то, определяя основной пункт обвинения, использовали не канонический перечень военных преступлений, составленный в XIX веке, и не сравнительно недавно появившуюся концепцию преступлений против человечности, не говоря уж о геноциде, мысль о котором в то время лишь изредка мелькала в головах специалистов по международному праву. Центральным пунктом обвинения, выдвинутого американскими прокурорами, стало нарушение нацистской Германией пакта Келлога – Бриана, ее преступления против мира.