Читать книгу - "Кто Вы, "Железный Феликс"? - Александр Плеханов"

Под сомнением были сотрудники, у которых родственники находились за границей. 12 марта 1925 г. председатель ОГПУ просил Ф.Кона навести справки о том, «работает ли в НКИДел машинисткой некая Леонова,б. раньше в Риге, где вышла замуж с парт. тов. Леоновым — кретином и калекой. Обратить на нее внимание — из Риги по подозрению она была отослана (муж откомандирован)»^[1212].

Дзержинский внимательно следил за работой общественных организаций, которые могли быть связаны с зарубежными спецслужбами. 16 августа 1921 г. он писал Менжинскому о «Союзе эсперантов-коммунистов» — «Сегодня Оргбюро решило их ликвидировать, но выяснилось, что это была самозваная организация, идеальная для постановки против нас шпионажа. У них отделы и связь с заграницей — в Ревеле, Праге и др. городах. Необходимо поручить Артузову и Могилевскому заняться ими. Надо снестись с Соловьевым и Залуцким»^[1213]. 18 июня 1926 г. председатель ОГПУ обратился к Мессингу с запиской: «Для меня, безусловно, ясно, что в Комитете по делам изобретателей нечисто ни на счет денег, ни на счет сношений с заграницей. Между тем никак нельзя к ним подойти. Нет ли у Вас материалов и каково Ваше мнение? Все, что у Вас есть по этому комитету, пришлите Герсону, которому я поручил заняться этим делом»^[1214].

Органы безопасности приняли меры к тому, чтобы периодическая печать не была источником информации для противника.26 апреля 1923 г. И.С. Уншлихт обратил внимание органов ГПУ на появление в ряде журналов и газет статей о военной промышленности с указанием адресов заводов, числа рабочих, производственных программ и других сведений, представлявших военную тайну. ГПУ довело до губотделов список 69 предприятий военной промышленности, и чекистам было вменено в обязанность не пропускать о них сведения в печать^[1215].

В параграфе 26 перечня сведений, не подлежавших оглашению, утвержденном зампредом РВСР М.В. Фрунзе 14 апреля 1924 г., были указаны и «сведения, прямо или косвенно относящиеся к оперативной работе органов ОГПУ». Еще раз было подчеркнуто, что публикация фактов, хотя бы и косвенно относящихся к работе ОГПУ, разрешается только с ведома ОГПУ и ПП ОГПУ. С 17 августа 1925 г. Президиум ВЦИК запретил посылку секретных печатных материалов в Центральную книжную палату, предложив направлять таковую в местные органы ОГПУ^[1216].

В документах, принятых 1917–1926 гг., особо подчеркивалось, что необходимо и в самих органах безопасности «строго следить за исполнением всех положений о сохранности секретных сведений, шифров и секретной переписки. Всех, не умеющих соблюдать конспирацию, привлекать к ответственности и подвергать строгим наказаниям вплоть до лишения права работать в ВЧК. Болтунов и неуместно интересующихся секретами, удалять из органов ВЧК». Необходимо понять и учесть, говорил Дзержинский в те дни, что «государство воплощается в людях, а сплошь и рядом в советских учреждениях на трех-четырех сознательных коммунистов приходятся сотни буржуазных служащих, пропитанных капиталистической психологией…»^[1217].

Руководство ГПУ снова обратило внимание своих сотрудников на сохранность и пересылку секретных документов, в первую очередь, приказов, циркуляров, шифров и других материалов по вопросам оперативной деятельности. Так, 27 октября 1922 г. ГПУ отметило, что «хранение и учет приказов во многих местных органах поставлены крайне небрежно»^[1218]. Это было необходимо, потому что участились случаи, когда чекистские документы становились достоянием иностранных разведок и эмигрантских центров. Утрата секретных документов и шифров вела к раскрытию специфических методов работы органов безопасности.

Но подчас пропадали не только документы. Достоянием противника становились даже святая святых — шифры. У после Гражданской войны выяснилось, «что раскрытие шифров было детской игрой для польских специалистов», поскольку в «Красной Армии в тот период еще применялись кодовые таблицы, сохранившиеся со времен империалистической войны», имевшиеся, конечно, и у поляков^[1219].

В 1921 г. Дзержинский поручил Уншлихту «издать приказ, чтобы Шифровальный отдел шифрованные телеграммы посылал в одном экземпляре только адресату, оставляя у себя в разносной книге отметки: номер телеграммы, число, откуда и от кого, кому и ясную расписку получателя. Размножение таких телеграмм должно быть урегулировано особыми правилами, проект которых было поручено разработать Спецотделу^[1220].

31 марта 1921 г. своим приказом Дзержинский объявил «для строгого и неуклонного исполнения», что «секретные бумаги, доклады, следственные дела, информационные бюллетени, оперативные сводки, дислокации и вообще все пакеты с надписью «совершенно секретно» посылать только курьерами, а не почтой, ввиду возможности пропажи их»^[1221].

Некоторые губЧК (губотделы ГПУ) издавали свои газеты и журналы, где помещали материалы о структуре чекистского аппарата и методах его работы. Это вело к отступлению от общих правил конспирации. 16 марта 1923 г. распоряжением Уншлихта и приказом ГПУ от 23 мая 1923 г. всем губотделам ГПУ было запрещено без санкции ГПУ печатать документы, доклады, брошюры и отчеты с описанием методов работы, давать какие-либо сведения для печатных изданий. Это право было предоставлено центральному аппарату. С 3 апреля 1926 г. ни одно печатное произведение о чекистах не издавалось без разрешения зампреда ОГПУ Г.Г. Ягоды^[1222].

Принцип конспирации нередко нарушался и уволенными сотрудниками, занимавшимися литературной деятельностью. Поэтому были приняты меры к запрету ими публикаций о работе органов безопасности, кроме статей «общего характера»^[1223]. С 20 августа 1925 г. приказом ОГПУ все чекисты при увольнении были обязаны давать подписку о том, что при занятии литературной или сценической деятельностью, прямым или косвенным путем не будут разглашать в печати, при чтении лекций, написании сценариев и т. п. сведений об агентурно-оперативной работе органов ВЧК-ОГПУ.

Подписка давалась по определенной форме и обязывала бывших чекистов согласиться на цензуру своих произведений: «Я, нижеподписавшийся… даю настоящую подписку в том, что, если по увольнению из органов ОГПУ буду заниматься литературной или сценической деятельностью, то обязуюсь ни в коем случае не разглашать прямым или даже косвенным путем в печати (периодической или непериодической), сценической деятельности, литературных и т. п. диспутах, лекциях и отдельных выступлениях сведений об агентурно-оперативной работе ВЧК и ОГПУ, как в прошлом, так и в настоящем, а в тех случаях, когда вышеуказанные произведения уже имеются в виде рукописей, подготовленных к изданию — не продавать издательству или не выпускать автор(ским) изданием без согласия на то соответствующих органов ОГПУ, для чего их предварительно передавать последним на просмотр»^[1224].