Читать книгу - "Мэрилин Монро - Дональд Спото"

Джек Кардифф, блестяще снимавший многочисленные известные цветные ленты, в частности, такие, как «Красные башмачки»^[356], «Красный нарцисс»^[357], а также «Африканская королева»^[358], познакомился с Мэрилин и в течение трудного периода работы над «Принцем» подружился с ней. Он считал, что артистка была попеременно то в ужасе, то полна уверенности в себе, боялась выступать перед публикой и коллегами-актерами, но страстно хотела блеснуть в этой картине.

В противоположность многим другим актрисам-исполнительницам главных ролей, которых я знал и с которыми работал, Мэрилин никогда не жаловалась и не ругалась последними словами, даже когда условия для работы были тяжелыми. Разумеется, психику Мэрилин характеризовала некоторая дихотомия^[359], трудно постигаемая теми, кому доводилось с ней сотрудничать: с одной стороны, она глубоко жаждала стать настоящей актрисой, с которой все бы считались, с другой — не соблюдала дисциплину, постоянно опаздывала. Думаю, все это вытекало из страха быть отвергнутой, потерпеть поражение. Хотя она производила впечатление мимозы, эта девушка была словно выкована из стали.

С 18 по 20 июля Мэрилин проходила рутинные проверки для подбора грима и костюмов, причем каждая мелочь контролировалась Милтоном, под бдительным оком которого Оливье неохотно уступал. Главной причиной заключения договора с Оливье, как сказал ему Милтон, было стремление, «чтобы о Монро перестали думать в категориях сексуальной красотки, а начали считать ее актрисой с большим комедийным талантом». По мнению Милтона, внешний облик Мэрилин в картине был важным фактором для достижения ею успеха и обретения репутации опытной комедийной актрисы.

Однако Оливье испытывал сомнения. Представляя Мэрилин группе английских актеров, он сказал, что рад возможности снова поработать со старыми знакомыми: Сибил Торндайк и Эсмондом Найтом, — которых знает много лет. Потом, в очаровательно покровительственной манере, он взял Мэрилин за руку и сказал, что все проявят к ней терпение, что ей, конечно же, понадобится немного времени для знакомства с их методами работы (не имеющими, как было ясно дано понять, ничего общего со знаменитым методом Страсберга), но они очень довольны пребыванием с ними «такой восхитительной дамочки»^[360]. «Он старался сохранить дружеский тон, но говорил так, словно подсмеивался над кем-то, кого считает хуже себя», — сказала позже Мэрилин, и она, конечно же, лишь констатировала чистую правду.

Чтобы занять на съемочной площадке доминирующее положение, а также чтобы не поддаться огромному влиянию Паулы, которой он боялся (и от которой его предостерегали Билли Уайлдер и Джошуа Логан), Оливье принял наиболее покровительственную позу, какую себе только можно было вообразить: свою партнершу он счел типичным продуктом Голливуда и особой, от которой он вправе требовать послушания и раболепия. «Дорогая моя, вы должны делать только одно — воздействовать на инстинкты»^[361], — сказал Оливье, и дверца захлопнулась, решение состоялось. С этого момента, как сообщила Хедда Ростен Нортону, Мэрилин стала «подозрительной, мрачной и готовой к круговой обороне». Даже Артур, который обычно брал сторону Оливье и всячески призывал Мэрилин к сотрудничеству с ним, вынужден был признать, что режиссер, пользующийся довольно бесцеремонным языком, слишком быстро позволил себе столь едкую фразу и что Мэрилин с самого начала чувствовала себя обескураженной поведением Лоренса.

Эту скверную атмосферу еще более сгустил роковой случай, после которого ситуация в семействе Миллеров уже никогда не пришла в норму и который поколебал доверие Мэрилин к мужу именно тогда, когда она больше всего нуждалась в таковом. Мэрилин увидела на столе в столовой раскрытую тетрадь Артура для записей и нечаянно заглянула на исчерканную страницу. Там она прочитала, что ее муж задумывается над их браком, что считает ее саму личностью непредсказуемой, мрачной и своего рода женщиной-ребенком, которой он сочувствовал, но одновременно боялся, наконец, что постоянные домогательства жены с требованиями проявлять к ней чувства представляют угрозу его творческой работе. «Там были и какие-то слова насчет того, что я очень его разочаровала, — сказала она Страсбергам, — что он считал меня ангелом, но сейчас предполагает, что заблуждался, — словом, хотя первая жена бросила его, я сделана кое-что похуже. Оливье начинает думать обо мне как о невыносимой девице, а Артур видит, что он уже не в состоянии ответить на это обвинение».

Артур никогда не признался в том, что занес на бумагу столь личные соображения, но сходные мнения на тему Мэрилин он выражал в своих дневниках, которые были потом напечатаны, равно как и во всех интервью, дававшихся им после смерти актрисы. Что касается их повседневной жизни, то союз Мэрилин с ее третьим мужем через три недели после бракосочетания стал медленно распадаться — словно в подтверждение худших предсвадебных опасений.

По словам Сьюзен Страсберг, пребывавшей с Паулой в Лондоне, Мэрилин была морально уничтожена: пережитый шок повлиял на ход ее работы, налагая на преподавательницу актрисы дополнительную обязанность — выполнять по отношению к той материнские функции. Супруги Миллер уже с самого начала вели себя неестественным образом, — добавляет Аллан Снайдер, — держась вдали друг от друга. «Думаю, Артур действительно любил глупых блондинок, — сказала Мэрилин позднее Руперту Аллану в попытке смягчить боль этого воспоминания. — А до меня не знал ни одной из них. Он мне немного помог». Сидней Сколски еще до кончины Мэрилин так резюмировал ее совместную жизнь с Артуром: «Миллер смотрел на Мэрилин исключительно как на идеал и был потрясен, когда открыл, что его жена — это личность, человек, такой же, как ты и я, а может быть, и как сам Миллер».

Мэрилин и Пауле предстояло пережить период репетиций, начинающийся с 30 июля, — занятий, к которым Мэрилин не была приучена; собственно к съемкам приступили 7 августа. Как и можно было предположить, вспоминая процедуру знакомства Мэрилин со съемочной группой, произошло значительное охлаждение отношений между Мэрилин и Лоренсом, который выскакивал из-за камеры, чтобы сыграть перед нею. Гордость боролась в сердцах обоих исполнителей с беспокойством, и часто для каждой сцены делались десятки дублей. Взбешенный Оливье давал своей партнерше указания лишь для того, чтобы увидеть, как Мэрилин выходит с целью обсудить их с Паулой, а частенько и позвонить Ли в Нью-Йорк.