Читать книгу - "Екатерина Великая - Ольга Игоревна Елисеева"

Императрица остро нуждалась в человеке, который был бы предан лично ей и всем обязан только ее милости. В фаворите, готовом оставить свою группировку и проводить линию, выгодную самой государыне, укрепляя, таким образом, лишь ее власть. Все говорило в пользу Потемкина — его многолетняя безответная страсть, о которой Екатерина знала, опыт государственной работы, сильные покровители, обширные связи в военной и чиновничьей среде. К тому же о Потемкине все уши Екатерине прожужжала ее ближайшая подруга Прасковья Александровна Брюс, сестра П. А. Румянцева, представлявшая как бы петербургское «отделение» его партии.

В течение 1770–1773 годов Румянцев несколько раз посылал своего протеже ко двору с важными поручениями. Однажды, в 1773 году, Потемкину пришлось отстаивать в Совете мнение, противоположное мнению императрицы^[934]. Екатерина прислушалась к его словам и позволила себя убедить.

«Сей новый актер»

Принято считать, что императрица вызвала Потемкина с театра военных действий письмом от 4 декабря 1773 года^[935]. По дороге в столицу Григорий Александрович сделал крюк и завернул в Москву. Он намеревался добиться поддержки Паниных. В последнее время партия Румянцева фактически блокировалась с ними по вопросу о мире и расходилась с Орловыми, не расставшимися с идеей «константинопольского похода». Это вселяло надежду на то, что общий язык будет найден. В старой столице «на покое» жил генерал-аншеф граф Петр Иванович Панин, человек едва ли не столь же влиятельный, как и его брат — Никита Иванович^[936]. Один из виднейших русских масонов своего времени, Петр Иванович вместе с братом долгие годы руководил партией наследника престола. При всей внешней несхожести братья как нельзя лучше дополняли друг друга: мягкий, вкрадчивый, неторопливый дипломат и мрачный неразговорчивый генерал с крутым решительным характером — при дворе и в армии они охватывали своим влиянием всех сторонников великого князя^[937].

Императрица направила главнокомандующему старой столицы князю Михаилу Никитичу Волконскому строжайшие инструкции следить за деятельностью Панина в Первопрестольной^[938]. Петр Иванович при любом удобном случае подвергал строгой критике правительственные меры, и Волконский не раз жаловался Екатерине на «известного большого болтуна». Панин настойчиво твердил, что после совершеннолетия Павла Петровича корона должна быть передана ему^[939]. Результатом этой «пропаганды» стало изменение общественного мнения Москвы в пользу наследника престола. Московские поэты-масоны А. П. Сумароков, А. Н. Майков и М. И. Богданович обращались к Павлу с одами, подчеркивая предпочтительность мужского правления перед женским, отмечали черты характера цесаревича, присущие истинному государю, восхваляли воспитателя наследника — Н. И. Панина и «незабвенного завоевателя Бендер» — П. И. Панина. Все это были явные знаки подспудного брожения в дворянском обществе.

Но имелась и другая, тайная сторона жизни Петра Панина, о которой свидетельствует его переписка с Д. И. Фонвизиным, секретарем и ближайшим сотрудником Никиты Панина в Петербурге. Письма Фонвизина с февраля 1771-го по август 1772 года предоставляли отставному генералу подробную информацию о политической жизни двора, о ходе войны, продвижениях чиновников по службе. По приказу Никиты Ивановича Фонвизин снимал копии с многочисленных документов, проходивших через Коллегию иностранных дел: инструкций императрицы послам России за границей и отчетов последних в Петербург, донесений с театра военных действий, докладов братьев Орловых. Через специальных курьеров эти копии отправлялись в Москву Петру Ивановичу. В личный архив «покорителя Бендер» попало немало секретных документов, и в частности «Дневная записка пути из острова Пароса в Сирию лейтенанта Сергея Плещеева» — донесение С. И. Плещеева графу А. Г. Орлову о разведывательной миссии русских моряков в Сирии и Ливане^[940]. Таким образом Фонвизин передавал информацию секретного характера частному лицу. Это было вопиющим нарушением служебных инструкций, пойти на которое секретарь мог лишь будучи уверен в своей безнаказанности. Подобную уверенность давала надежда на скорое изменение «царствующей особы» на российском престоле.