Читать книгу - "Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт"

Александр пошли пробежаться по остальным залам, съемочная группа собирала камеры. Фредерика присела на длинную кожаную скамью перед «Видом Дельфта» и уснула. Очень глубокий сон и очень короткий – сон человека, сдавшегося своей участи.

Проснувшись, она первые несколько мгновений не понимала, где находится. Вокруг было спокойно, тронутые золотом здания возвышались над темной водой, небо – голубое и безмятежное, камень – розовый, а время будто остановилось. Она смотрела на «Вид», который настолько широк, что глаз не может ухватить его весь разом. Она видела его так, будто сама находилась внутри картины, и одновременно видела снаружи – как образец совершенного искусства, где каждый элемент был подвергнут осмыслению, понят, проанализирован геометрически, химически, и цвета вновь были явлены, восстановлены реставраторами в их полной гармонии. Самого художника нет в следах, оставленных его рукой, – нет подписи ярким росчерком кисти, но Пруст и Бергот были правы, завидуя спонтанности желтых мазков там, куда пал солнечный луч. Дельфт – не рай и не был им тогда. Этот существующий во времени город, его жители с их размеренной жизнью оказываются в гуще исторических событий. Фредерика запомнила мимолетную иллюзию реальности: свет в темном помещении казался исходящим из картины (хотя на самом деле проникал через окно и отражался от ее поверхности). Но свою роль здесь сыграл изобретательный ум Мастера, ставившего перед собой задачи, которые мог решить только он, и он решил их, завещав нам после себя тайну.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказал Лео.

– Слушаю.

– Ты мне не рассказываешь, но я не простачок, я все вижу. И знаю.

Сидящая за столом Фредерика устало подняла глаза.

– Мне надо знать, что ты намереваешься делать. Меня ведь это тоже касается. Но дело даже не в этом. Просто ты выглядишь так жалко. Я уже не могу. Скажи, что ты решила.

– Не знаю, Лео.

– У каждого ребенка есть папа. У меня уже есть одна другая семья. И Саския. Я тебе хотел рассказать. Она ужасно мучилась все эти годы, не зная, кто ее отец. Мы с ней об этом говорили. Чего она только не воображала. Но Агате ничего не говорила. Они вообще это не обсуждали. Но она все время об этом думала. Вот что я хотел тебе сказать.

Она посмотрела на сына. Их двое, ему – десять, но ему приходится быть мужчиной, раз другого нет. Но он еще мальчишка.

– И вот из-за этой истории с Саскией я подумал: а он-то знает?

– Нет, – ответила Фредерика и расплакалась. – Но я не знаю, что ему говорить. Не знаю, что делать. И не хочу это взваливать на тебя.

– Но я есть, – сказал Лео. – И малыш этот есть. И Лук.

Она заметила, что он чего-то боится – то ли ее гнева, то ли того, что он что-то неправильно понял. Она приласкала его.

– Я вела себя глупо. Я тебя люблю. Ты прав, давай ему расскажем. И вместе подумаем, что делать.

– Позвоним?

– Не могу.

– Тогда поедем. А почему нет? Давай, поехали.

Майским утром они прибыли в Северо-Йоркширский университет: Лука не было ни в лаборатории, ни в квартире. Небезразличный коллега из Башни Эволюции сказал, что, скорее всего, Лук уехал на полевые исследования в Норвегию. Планировал он и поездку в Японию.

Фредерика предложила еще поискать его в Лодерби. Поехали по главной дороге через пустошь. Фредерика отчаянно торопилась, как будто в самый последний момент могла опоздать. Лео сидел недвижно и настороженно, оглядываясь по сторонам.

Лодерби тоже, казалось, пустовал. Ставни закрыты, перед террасой лежали полиэтиленовые мешки с мусором, а на компостной куче валялся сломанный букет лунника. Фредерика тяжело присела на подпорную каменную стенку. Лео обошел дом, вернулся и сообщил, что одно окно открыто, а на подоконнике стоит керамический кувшин с недавно сорванным желтым дроком.

– Пойдем, – сказал он. – Он здесь. Надо его найти.

И они поехали прямо по пустоши – дорог там было немного – в поисках синего «рено» или рыжеволосого мужчины.

Расцвел колючий дрок и раскинулся морем огня по обочинам дороги, по вереску. Яркий-яркий, солнечно-желтый, с пятнами алого и багряного. Он колыхался в бурлящем воздухе, клонился, мерцал, а языки растительного пламени лизали сажистые корни вереска и осоки. Фредерика механически ехала туда, где когда-то они с Джоном Оттокаром наткнулись на собирателей улиток, у наковаленки дрозда. По небу плыли огромные белые скопления облаков, будто летающие замки, будто стаи пушистых чудовищ, будто паруса.

Лео разглядел синий «рено», припаркованный на краю дороги, едва заметный за колышущимися золотистыми кустами.

Они остановились, пошли по тропе, а потом через болото, как охотники или загонщики. Лео пробирался через кусты, волосы горели в блеске цветов. Взлетали птицы, расползались насекомые, мотыльки поднимались бурой пылью. Фредерика двигалась медленно, но целеустремленно. Она размышляла о своей жизни. Удивительно, но она опять думает о «Потерянном рае», который, казалось, неизменно парит где-то за самым краем сознания, как огромный шар, светящийся собственным светом, мир, замкнутый в языке, в религии и науке, учении о Вселенной из концентрических сфер, которой никогда не существовало, но которая сформировала умы целых поколений. Все это было ее, Фредерики, частью. Думала она и о «Королеве фей», о рыцаре-девице Бритомарте, увидевшей своего возлюбленного в сотворенном Мерлином волшебном стеклянном шаре, который был также и башней. Она смотрела на землю под ногами, на паутину и пахнущий медом дрок, на торф и гальку и думала о мире Лука, мире любознательности. Где-то – в той науке, которая могла объяснить нарисованные Вермеером шарообразные капли воды, в гудящих ткацких станках нейронов, которые соединялись, создавая метафоры, – все это было едино. А в ней, Фредерике, еще одно существо, еще один человек, в шаре с жидкостью, которого она словно несла перед собою, повернулся на конце своей привязи, приспосабливаясь к движению.

Лео преодолел кусты, хрустнули ветки. Начал спускаться по следующему склону и увидел Лука, который пробирался навстречу.

– Вот ты где, – сказал Лео. – Мы тебя искали.

Лук поднял взгляд и немного поодаль, на фоне неба, увидел Фредерику. На ней было странное платье, одно из платьев от Лоры Эшли, сшитых для «Зазеркалья». Она надела его просто потому, что оно было из плотной ткани и не имело талии, расходясь веером от груди. Кремового цвета, с розовыми цветочками и оливково-зелеными листьями. Длинные рукава и оборка у горловины. Заканчивалось платье чуть ниже колена, и длинные, не одетые в чулки, тонкие ноги Фредерики, решительно шагавшие вперед, то и дело мелькали из-под него. Ветер с моря спутал ей волосы и облек