Читать книгу - "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917) - Ева Ингеборг Фляйшхауэр"

Людендорф воспользовался случаем договориться с начальником австро-венгерского Генштаба о его содействии главе армии, которая, как и его собственная, зависела от общих пособников внутри и за пределами Российской империи и нуждалась в подкреплениях для дальнейших запланированных военных действий против России. В сопровождении связного офицера от Эвиденцбюро при германском Генштабе, капитана Фляйшмана фон Тайсрука, он 18 сентября 1914 г. посетил Конрада фон Хётцендорфа в ставке ГКА в Ной-Сандеце и совещался с ним в течение часа^[1199]. Конрад, не знавший о поражении немцев на западном фронте и веривший в триумфальные немецкие победы в Бельгии и Восточной Пруссии, принял мнимого покорителя Льежа и восточнопрусского победителя почтительно и с надеждой, увидев возможность для обоюдно откровенного обмена мнениями («Мы чувствовали себя на равных. Пустых слов друг другу не говорили»). Однако австрийская запись беседы свидетельствует о неравноправном диалоге. Робкий упрек Конрада, что он повел наступление на Люблин в ожидании немецкого удара на Седлец, которого так и не произошло, из-за чего его войска потерпели поражение, Людендорф парировал: его армия, дескать, была занята, зато «положила одну за другой около 29 русских дивизий»! Возражения Конрада, что он «имел дело с 52 русскими дивизиями, каждая из которых превосходила нашу дивизию на 3000 человек», а Киевский военный округ — самый лучший и квалифицированный из российских военных округов, Людендорф отмел, дав уничижительную оценку русским методам боя: «Все, что бы русские против нас ни делали, плохо… при Гумбиннене атаковали по-дурацки… Пехоте так бросаться в атаку нельзя». На жалобы Конрада по поводу затянувшегося тяжелого положения его армий Людендорф ответил уговорами потерпеть, упирая — помимо вожделенных подкреплений — преимущественно, если не исключительно, на длительное военное содействие тайных союзников по ту сторону линии фронта: «В целом ситуация пока внушает надежду. Мы смотрим на нее с доверием…» В итоге начальники двух генштабов договорились «мужественно и со спокойной решимостью» приступить с 30 сентября ко «второму оперативному периоду»: предполагался совместный удар во фланг и тыл пробивающихся на запад русских армий с целью их охвата и уничтожения в духе Шлиффена. Согласившись на это совместное наступление, ВК имело в виду в первую очередь германские интересы: следовало удержать основную массу неприятельских войск как можно дальше от германской границы и заставить оттянуть другие силы с германо-российского ТВД. Благодаря этому Фалькенхайн хотел выиграть время для осуществления своих замыслов на западе^[1200]. Оголение австро-венгерскими войсками карпатского фронта и даже временное вторжение русских в Венгрию казались ему допустимыми ради защиты Силезии и Восточной Пруссии.

Присутствие офицера разведки Фляйшмана заставляет предположить, что разговор Людендорфа с Конрадом не исчерпывался запротоколированной частью. Так же как Людендорф и Гинденбург в Восточной Пруссии, Конрад в Галиции к тому моменту уже вовсю пользовался связями своего Эвиденцбюро с коллаборационистами-социалистами из краковской кузницы кадров, что наверняка повысило его интерес к скорым совместным действиям. Правда, буржуазный «польский легион», насколько он знал, с военной точки зрения себя не оправдал, став «пушечным мясом», и австрийское ГКА сохраняло его больше по политическим, чем по военным мотивам; зато легион связанного с Лениным польского социалиста Пилсудского сослужил австрийской 1-й армии «очень хорошую службу»^[1201]. Еще более значительные услуги уже оказали австрийскому ГКА русские коллаборационисты из ленинского окружения. Долгие подготовительные работы Эвиденцбюро принесли первые плоды. В составе направленного против Австро-Венгрии русского Юго-Западного фронта под командованием генерала Н. И. Иванова (начальник штаба М. В. Алексеев) 3-я армия, действовавшая в австрийской Галиции, подчинялась многолетнему приближенному военного министра Сухомлинова — генералу от инфантерии Н. В. Рузскому. Он с 1882 г. (с перерывами) нес службу в Киевском военном округе, где в 1906 г. при генерал-губернаторе Сухомлинове принял участие в разработке «Положения о полевом управлении войсками в военное время». Сухомлинов годами лично привечал Рузского^[1202], в 1909 г. сделал его членом Военного совета при военном министре, а в 1912 г. назначил помощником командующего войсками Киевского военного округа — важный пост с учетом предстоящей войны с Австрией. Став с начала войны командующим 3-й армией (начальник штаба В. М. Драгомиров), генерал Рузский, поддерживавший оживленную частную переписку с военным министром, сосредоточил все внимание — пренебрегая указаниями Ставки и штаба фронта — на сенсационном взятии города и крепости Львов. Оно принесло ему высшие награды (два ордена Св. Георгия) и славу «покорителя Галиции», но представляло собой «дело тактически ничтожное, а стратегически вредное (упущена возможность уничтожить живую силу врага)»^[1203].

Во время галицийской кампании Рузский в начале Львовской операции^[1204] поспособствовал поразительному возвышению еще одного любимца военного министра, обязанного этим личным отношениям своей карьерой^[1205]: 4 (17) августа назначил командира 176-го пехотного Переволоченского полка XXI АК полковника М. Д. Бонч-Бруевича генерал-квартирмейстером 3-й армии, а через три недели обратился к начальнику Генштаба Янушкевичу с просьбой о его производстве в генералы^[1206]; начальник Генштаба просьбу поддержал^[1207]. Бонч-Бруевич в 1898–1907 гг. служил в Киевском военном округе, после первой русской революции работал в отделе контрразведки под началом Н. Н. Духонина, под покровительством Сухомлинова стал признанным специалистом по разведке и контрразведке, опубликовав тактическое исследование «Разведывание. Охранение. Связь»^[1208], и на посту генерал-квартирмейстера, сначала 3-й армии Юго-Западного фронта, затем всего Северо-Западного фронта, отвечал за разведку и контрразведку. При Рузском он разрабатывал «все оперативные задания командующего», являясь «чем-то вроде его „альтер-эго“»^[1209]. Когда Рузского 3 (16) сентября по ходатайству военного министра назначили командующим Северо-Западным фронтом, он взял свежеиспеченного генерала с собой, генерал-квартирмейстером в штаб фронта. Там Бонч-Бруевич благодаря своей неистощимой энергии и явному благоволению прихварывающего Рузского тоже сразу начал «играть главную (и вредную) роль»^[1210].