Читать книгу - "Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации - Бен Уилсон"

Вызов, которым является антропогенная среда, вынуждает многих животных вырабатывать новые стратегии поведения. Они понемногу привыкают к уличной жизни. Например, одна ворона в японском городе Сендаи в какой-то момент в 1980-х поняла, что колеса медленно движущегося автомобиля – идеальная штука, чтобы раскалывать орехи. Вскоре этим навыком владели уже все вороны Сендаи. В Вене пауки, сумевшие преодолеть инстинктивное пристрастие к темноте и начавшие плести паутину на пролетах моста, освещенных флуоресцентными трубками, ловили в четыре раза больше добычи. Городские еноты Северной Америки куда быстрее справляются с задачей открыть дверь или окно, чем их сельские родичи. Зяблики, пойманные в городе, в лабораторных экспериментах показали, что много лучше умеют сдвигать крышки или вытягивать ящики стола, чтобы добыть пищу, чем такие же птицы, отловленные вдали от города. Выросшие в городе животные заметно смелее и куда любопытнее. Некоторые также менее агрессивны благодаря тому, что им приходится жить в среде очень высокой плотности. Животные, существующие в шумных местах – например, мыши подземки, – избавляются от обычной реакции на стресс. Изучение маленьких урбанизированных млекопитающих вроде землероек, полевок, летучих мышей и белок показывает, что их мозг больше, точно так же, как у лондонских таксистов, у которых объем серого вещества в тыльной части гиппокампа растет в результате многолетней навигации по сложному городскому лабиринту^[545].

Города контролируют эволюцию своих обитателей из мира животных иногда очень быстрым и даже пугающим образом. Известен факт, что березовая пяденица стала темной, реагируя на загрязнение окружающей среды во время промышленной революции. Обитающие в лондонском метро комары – совершенно новый вид, он эволюционировал в подземной среде, богатой человеческой кровью. И эволюция продолжается: комары на линии Пикадилли генетически отличаются от собратьев на линии Бейкерлоо. Эффект локального перегрева в городах позволяет черным дроздам переживать зиму на месте, а не мигрировать. Они стали другим видом, отличным от лесных черных дроздов, они вьют гнезда раньше, клюв у них короче, поскольку в городе много пищи, которую легко добывать; и они даже поют на более высокой частоте, чтобы их было слышно в городском шуме. Естественный отбор благоволит птицам с более короткими крыльями, млекопитающим меньшего размера, более жирной рыбе и более крупным насекомым, способным путешествовать дальше в поисках источников пищи. Домашние зяблики в Туксоне, штат Аризона, обзавелись более длинными и толстыми клювами, поскольку они добывают пропитание в основном из птичьих кормушек в садах. Пальцы ящериц в городах Пуэрто-Рико изменились так, чтобы цепляться за кирпичи и бетон^[546].

* * *

Предполагается, что эволюция работает с ледниковой неторопливостью, за миллионы лет. Невероятная история адаптации животных к радикально изменившемуся окружению – одно из многих последствий стремительной урбанизации планетарного уровня последних десятилетий. Общее население городов выросло с миллиарда в 1960-м до более четырех миллиардов в 2020-м. Территории же, занятые городами, росли быстрее, чем население, поскольку эндемичной стала пригородная застройка низкой плотности. Города пожрали 58 тысяч квадратных километров планеты между 1970 и 2000 годами; они поглотят еще 1,2 миллиона квадратных километров к 2030-му, утроив урбанистические площади, в то время как популяция удвоится. Это означает, что каждый день к территории городов добавляется кусок больше Манхэттена. К 2030 году выяснится, что 65 % всей застроенной среды планеты было создано после 2000 года. Новый глобальный город, возникший за эти три десятилетия, если соединить его куски, покроет всю Южно-Африканскую Республику. Нам «повезло» жить в эпоху потрясения планетарного масштаба^[547].

Хотя общая доля планеты, занятой городами, останется не такой высокой – около 3 %, ключевой момент в том, какие именно территории мы подвергаем урбанизации. Обычно мы строим свои жилища в тех местах, которые так нравятся растениям и животным, – богатые водой, недалеко от берега моря, в дельтах или на реках, в лесах и на травянистых равнинах. Рост городов в наше время и в ближайшем будущем сосредоточен в тридцати шести экологических зонах с максимальным биоразнообразием: например, это гвинейские леса в Западной Африке, Восточная Афромонтана^[548], Западные Гаты в Индии, прибрежные районы Китая, Суматра, атлантические леса в Южной Америке. В этих районах расположено около 423 быстрорастущих городов, и из-за них под угрозой находится хабитат для 3000 видов^[549]. Давление мегаполисов на дикую природу, их вторжение в ранее нетронутые экосистемы увеличивает вероятность передачи инфекционных болезней от животных к людям. Когда фронтир города движется далее, новые инфекции попадают в плотно заселенные метрополисы и передаются по социальным сетям в другие метрополисы, учиняя настоящее опустошение.

Мегагорода и урбанистические регионы отгрызают также большие куски от самых плодородных земель. Урбанизация по своей природе ведет к выбросу чрезмерного количества углевода из-за сведения лесов и потери вегетационной биомассы; особенно серьезен этот процесс, когда он происходит в зонах повышенного биоразнообразия и богатых сельхозугодьях. Города меняют шаблоны погоды и даже климат рядом с собой; расходящаяся во все стороны сеть дорог фрагментирует ландшафт и зоны обитания животных. Кроме того стоит помнить, что экологический отпечаток города больше самого города, который требует много электричества, пищи, воды и топлива, чтобы выживать. Территория, необходимая для существования Лондона – его экологический след, – примерно в 125 раз больше, чем сам метрополис^[550].