Читать книгу - "Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт"

мантии отца, с воротником-стойкой, и трико. Он расправил полы плаща и принялся рассказывать историю: «К зиме подходит грустная». Отцу он сказал: «Я весь в тебя, я слышал»[90]; и ушел, и умер от горя и унижения. Герард Вейннобел с удовольствием и изумлением вслушивался в истерзанный синтаксис, напряженную нить речи, которая выражала муки ревности Леонта. Бессвязно в своей связности, невыносимо и совершенно прекрасно.

Лук Люсгор-Павлинс от всех этих слов слегка заскучал и стал рассматривать рыжий Фредерикин затылок. Он давно заподозрил, что она спит с Эдмундом Уилки – они выглядели как пара, – и заметил, как она прикоснулась к руке Александра Уэддерберна с особым оттенком нежности. А что? Она женщина свободная. Может, пойти поговорить с ней? Хотя зачем.

Маркуса внезапно осенила изощренная мысль о геометрических закономерностях в расположении узлов побегов, образующихся на стебле подсолнуха. Он отчаянно огляделся в поисках мнемонических ассоциаций.

«И жизнь моя во власти ваших снов», – говорит Гермиона.

«Сны мои – твои поступки», – отвечает ее муж-изверг.

От герметичного совершенства этой сцены слезы подступили Фредерике к горлу. Она вспомнила сон с Люсгором-Павлинсом. Как он связан с теперь уже тоже почти сновидческими воспоминаниями о том, что произошло? В антракте подавали напитки. Лук решил с Фредерикой все-таки поговорить, пересек фойе, рядом с ней были Лео и директор школы.

– Раз уж Мэри играет Утрату, Мамилием надо быть тебе, – ворковала мисс Годден.

– Не надо ему быть Мамилием, – сказала Фредерика, обняв сына. – Лук, привет. А он все равно играет в спектакле у себя в школе. В «Волшебнике Страны Оз».

– Я хотел быть Боязливым Львом, но играю Болвашу. Я там пою и пляшу.

– Я бы посмотрел, – сказал Александр, а потом обратился к Биллу: – Вы как? Выдержали?

– Первая часть превосходная. Как и всегда. Стихи, ритм, вы все ухватили. Но вот клятая статуя… Жду не дождусь, хочу посмотреть, что вы, черт побери, придумали – какие механизмы использовали?

– Вам придется задействовать воображение.

– Никогда не выходило. Ни разу. Если он стал самодовольным старпером, это не значит, что и я…

Лук почти не понимал, о чем тут говорят. Он обратился к Фредерике:

– Я видел передачу, где ты беседуешь с герпетологом. И ты упомянула мою работу. Многие это отметили. То есть отметили, что обо мне говорят в телевизоре.

– Прости.

– Нет-нет, не в этом дело. Признание всегда приятно. Я как раз хотел сказать тебе спасибо.

Фредерика вспомнила предыдущее «спасибо». Лицо ее застыло, и Лук отступил. Началось второе действие.

Стригалей овец, пляшущих пастушков и пастушек Александр нарядил в яркие розовые, голубые и желтые цвета – вошедшие в моду цвета шестидесятых годов, цветовая гамма хиппи, краски, которых еще не было, когда Фредерика играла юную Елизавету в 1953 году на Большой террасе. На улице и в помещении – зима, и Александр решил заполнить сцену – пространство под хорами, под гипсовым фризом из мраморных мужчин и девушек под белыми ветвями леса – искусственным летом из шелковых цветов: маков и лилий, роз и дельфиниумов, ноготков и вьюнка, созданных умелым китайским художником, которого он нашел в Сохо, где тот работал за гроши.

Вышла Мэри Ортон в скромном белом хлопковом платье и цветочном венке, невесомая и изящная. Начала произносить «цветочный» монолог Утраты:

О Прозерпина, Где те цветы, что с колесницы Дия Ты в страхе разроняла?

Дэниел не ожидал, что это произведет на него такое впечатление. Она играла барышню на год-два старше себя и держалась, ясно выговаривала великолепные стихи с подчеркнутым достоинством. Она была в своем мире, очаровать не пыталась, но очаровывала. Перед ним предстала не его дочь, а его жена. Всего на мгновение, но совершенно отчетливо. Но, вспомнив жизнь, он машинально вспомнил смерть, и глаза его наполнились слезами. Рядом послышался тихий звук. Билл Поттер сердито утирал выцветшие глаза манжетом. Театральная публика – это один и много, они тронуты каждый сам по себе и все вместе. Дэниел смахнул слезы с ресниц, другой рукой коснулся колена Билла, чтобы показать, что он понимает, что они понимают.

Пьеса продолжалась, начала разбиваться на раздражающие маленькие сценки, в которых великий драматург увиливал от признаний, воздаяний, кульминации, которых все были вправе ждать, подсовывал зрителям косвенную речь в момент, когда отец встречает свою прекрасную и живую дочь, которая заменяет ему и умершего сына, и саму себя маленькую, о которой он скорбел шестнадцать лет, на сцене пропущенных. Какой бедлам, подумала Фредерика в очередной раз. «Я понимаю, почему он так написал, и мы всегда находим, как его оправдать, потому что это его замысел, но какой бедлам…»

И все ужималось, неслось и гремело ради клятой статуи.

Александр, как многие до и после него, вложил в эту сцену все старания. Он поставил женщину на пьедестал и накрыл ее так, чтобы стало похоже на виртуозные мраморные скульптуры XVII века – метафорическое каменное одеяние, а под ним метафорическая каменная плоть. Лицо мертвой королевы окутывал тонкий муслин, скрепленный сзади безопасными золочеными булавками, и казалось, будто ветер дует в сумерках безветренного подземного мира. Муслин был влажный, и можно было разглядеть очертания лица – нос, скулы, глаза, губы, брови. Все подсвечивалось белым прожектором – белым светом, таким чистым и холодным, какой в 1953-м создать было нельзя, мертвенно-белым, рождающим беспримесные тени.

Паулина, психопомп, ведет раскаявшегося гневливого короля, ярость которого уже улеглась, в склеп. За ним следуют отвергнутый друг, с которым он помирился, дочь и ее возлюбленный.

Совершенно немыслимая скрипучая сценическая машинерия.

Леонт

Смотри, мой брат, —

Она как будто дышит,

и по жилам

Струится кровь…

Поликсен

Да, дивная работа.

Уста ее горячей жизнью веют.

Леонт

Недвижность глаз в движенье переходит…

Как может лгать искусство!

«Лгать», – одними губами произнес Билл Поттер. Дэниел заметил. Освещение по замыслу Александра сменилось на розово-золотистое, и все пространство под хорами наполнилось жидким мерцанием, в котором под звуки ребека, гобоя, лютни накрытая фигура с натянутым на лице погребальным покровом плавно спустилась с пьедестала и двинулась по сцене. Декорации, изображающие склеп, были испещрены бесцветными шелковыми цветами, прозрачными, как диски лунника или крышечки, затворяющие раковины улиток на зиму. Розово-золотистый свет преобразил эти россыпи призрачных лепестков, насытив их цветом. У Мэри-Утраты один такой диск застрял в волосах и теперь ловил новый свет и сиял как живое пламя. Статуя – единственное движущееся существо меж ошеломленных