Читать книгу - "Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз"

Совместно с австрийским министром экономики Гансом Фишбеком Шахт придумал схему, которая позволяла Германии «экспортировать» свое еврейское население без ущерба для ее валютных резервов. Идея состояла в том, чтобы использовать средства австрийских и германских евреев, к тому времени фактически перешедшие под контроль Рейха, для получения валютного займа на сумму не менее чем в 1,5 млрд рейхсмарок. Эти деньги, предоставленные «международным еврейством», должны были позволить всем физически способным на эмиграцию, начать новую жизнь за границей. В декабре 1938 г. Шахт отправился в Лондон, чтобы обсудить этот план с Рабли. Гитлер явно отнесся к замыслам Шахта с одобрением, и Геринг, судя по всему, тоже принимал их всерьез^[841]. В конце января Геринг поставил Рейнхарда Гейдриха во главе центрального управления по еврейской эмиграции (Zentralstelle für jüdische Auswanderung), поручив ему ускорить проведение эмиграции в соответствии с планом Шахта. Как будто бы нет особых причин сомневаться в том, что если бы Третий рейх имел возможность избавиться от сотен тысяч евреев и при этом получить значительную сумму в иностранной валюте благодаря международному займу, то он бы немедленно воспользовался таким шансом. Однако проблема заключалась в том, что «глобальная сеть крупного еврейского финансового капитала», по расчетам

Шахта способная предоставить соответствующие средства, существовала лишь в воображении антисемитов. А существовавшие механизмы «выкупа» немецких евреев сталкивались с серьезным сопротивлением еврейских общин как внутри страны, так и за ее пределами. Никаких значительных средств, за исключением тех, что были выделены в рамках сионистской программы «Хаавара», так и не удалось достать^[842]. В итоге вместо планомерного отступления произошло бегство. С марта 1938 г. по сентябрь 1939 г. из Германии и Австрии поспешно выехало более 200 тыс. евреев^[843]. Они сделали это, несмотря на исхищрения алчной германской бюрократии, лишившей их буквально всего материального имущества^[844]. Пройти через это испытание их заставила угроза того, что ожидало их в Германии, делавшая не слишком высокой практически любую цену, которую пришлось бы заплатить за отъезд из страны.

VI

Во второй половине 1938 г. возмущение международной общественности, вызванное гонениями, обрушившимися на еврейское население Германии, антисемитские фантазии национал-социалистического руководства, нараставшая конфронтация между Рейхом и западными державами и социальные и экономические трения в самой Германии слились в гремучую смесь^[845]. Гитлер и другие ключевые фигуры в нацистском руководстве все более настойчиво интерпретировали углубление конфронтации между Третьим рейхом и «западными державами» не в традиционном ключе – как соперничество между великими державами, – а сквозь призму своей антисемитской космологии. В глазах нацистского руководства возникновение международной коалиции против гитлеровской агрессии служило явным доказательством еврейского заговора, принявшего мировой размах. Извращенная логика приводила Геринга, Гейдриха и прочих к идее о том, что их успехи в выдавливании евреев из страны приведут лишь к усилению еврейской агитации против Германии, поскольку она является наилучшим способом ослабить антисемитские настроения в странах, принимающих беженцев. Именно об этом Геринг говорил в начале своего свирепого выступления перед авиапромышленниками 8 июля 1938 г.: «Евреи <…> по всему миру агитируют за войну. Совершенно ясно, что антисемитизм, нарастающий во всех странах, логически вытекает из чрезмерного увеличения числа евреев в этих странах, и евреи могут ожидать спасения лишь в том случае, если они развяжут всеобщую мировую войну». Очевидно, что в обществе авиапромышленников Геринг ощущал необходимость оправдать этот выпад, и поэтому он добавил: «Говоря о еврейской агитации за войну, я имею для этого все основания, поскольку евреи, контролирующие основную часть всемирной печати, в состоянии использовать ее для психологической пропаганды»^[846]. Как мы уже видели, Крозиг прибегал к аналогичной аргументации, когда в сентябре пытался отговорить Гитлера от войны в Чехословакии. И по сути, Геринг и Крозиг были не вполне не правы. В 1938 г. существовала связь между нацистским антисемитизмом и эскалацией международной напряженности. Но причиной этой связи было негодование международной общественности, вызванное нацистским произволом, а вовсе не еврейская агитация^[847]. В этом отношении «Хрустальная ночь» представляла собой решающий поворотный пункт. После нее британский министр иностранных дел лорд Галифакс отказался от политики умиротворения, которой прежде отдавал предпочтение, в пользу более агрессивных форм сдерживания^[848]. Однако в долгосрочном плане еще большее значение имела реакция США.

Неоднократно отмечалось, что США практически не фигурировали в различных стратегических расчетах Гитлера на протяжении полутора лет, предшествовавших началу войны в сентябре 1939 г.^[849] Это верно в том, что касается заявлений Гитлера в сфере большой стратегии – особенно тех, которые он делал в присутствии армейского руководства в мае и августе 1939 г., – но в ряде важных отношений дело обстояло не совсем так^[850]. Как мы уже видели, и Бек, и Геринг, и Крозиг считали индустриальный потенциал США ключевым стратегическим фактором, и как мы увидим ниже, в первой половине 1939 г. это мнение было решительно поддержано рядом голосов и в верховном командовании вермахта, и в структурах, отвечавших за выполнение Четырехлетнего плана. Вероятно, Гитлер отмахивался от всех этих соображений, хотя этому противоречат последующие факты, показывающие, что он в полной мере осознавал ту угрозу, которую представляла для Германии американская экономическая мощь. Однако невозможно отрицать центральной роли, которую играли США по крайней мере в рамках одной из тем, в первую очередь занимавших Гитлера – еврейского вопроса. Начиная с 1938 г. «международный еврейский вопрос» стал считаться в Третьем рейхе синонимом Америки^[851]. Площадка была подготовлена движением начала 1930-х гг. за бойкот Германии. Роль Рузвельта в организации Эвианской конференции и его вмешательство в вопрос о еврейском государстве в Палестине лишь укрепили сторонников заговора в их подозрениях. Но переломной точкой стала «Хрустальная ночь»^[852]. Америка ответила на события 9 ноября «ураганом» общественного возмущения^[853]. Как отмечал незадачливый посол Рейха, он столкнулся с настолько мощной волной публичного негодования, что она сделала «невозможной» какую-либо «систематическую работу» по продвижению немецких интересов^[854]. Некоторое время спустя, после решения Америки отозвать своего посла из Германии, он был отозван в Берлин. На протяжении последующих недель лишь вмешательство со стороны госсекретаря Корделла Халла помешало Министерству финансов США обложить германский экспорт суровыми карательными пошлинами. 4 января 1939 г. в своем обращении к конгрессу Рузвельт сделал жесткие выводы^[855]. Проводя прямую связь между идеологическими вопросами и внешней политикой, он подчеркнул угрозу для безопасности США и для их ключевых ценностей, исходящую от государств, «в которых больше нет ни религии, ни демократии» и где «доверие и разум в международных делах уступили место неприкрытым амбициям и грубой силе». После отторжения Судетской области и «Хрустальной ночи» уже не нужно было называть никаких имен. Нацистская печать откликнулась на это выступление яростной антисемитской и антиамериканской пропагандой, изображавшей Рузвельта орудием еврейского капитала^[856]. 25 января германское Министерство иностранных дел распространило официальный документ с анализом «Еврейского вопроса как внешнеполитического фактора в 1938 г.», в котором США открыто назывались «штаб-квартирой всемирного еврейства»^[857]. А сам Гитлер ответил Рузвельту в своем обращении к рейхстагу 30 января 1939 г., в годовщину захвата власти.