Читать книгу - "Севастопольская хроника - Петр Сажин"

Он смотрит на лейтенанта, на жену его.

Взгляд обжигает. У нее дрожит подбородок – вот-вот разрыдается от чувства полной беспомощности. Раненый пытается приподняться и тут же умирает.

Его место на столе занимает командир третьей пушки, младший сержант Павел Кардаш.

Когда Валентина Заика откидывает шинель, которой прикрыт раненый, Иван Заика видит картину, от которой цепенеет, – у Кардаша перебиты обе ноги.

Командир батареи стоит подавленный все время, пока жена разрезает ножницами штанины и затем отделяет большим хирургическим ножом ноги.

Заика подходит к жене и тихо, чтобы не слышали раненые, спрашивает:

– Как ты все это выдерживаешь?

Валентина устало смотрит на мужа, вытирает крупные капли пота со лба и, тоже тихо, лишь для него, говорит:

– Иди, Ваня, на батарею, к пушкам. За нас не беспокойся – мы тут справимся! Иди, дорогой!

Заика поворачивается, – пора идти, вот только надо сказать людям: очередная атака отбита, фашисты откатились, оставив много убитых, из Севастополя сегодня с наступлением темноты к батарее придут катера и раненые первыми будут доставлены на них… Все это он должен сказать теперь же. И он говорит, и слышит одобрительные возгласы, и с облегченным сердцем покидает медпункт, не зная того, что еще будет отбита не одна атака и что через час он передаст в Севастополь последнюю радиограмму и прикажет радисту уничтожить радиостанцию, и это будет смертью, последним вздохом батареи, а при выходе из рубки в него выстрелит фашистский снайпер. К счастью, пуля скользнет по касательной по каске. Корабли придут, но не все артиллеристы дождутся их – отдадут жизни в последних схватках. В то время когда корабли начнут «писать» на батарею, то сразу им нечем будет ответить, пока не найдут на дальномере одну (единственную) секцию аккумулятора, присоединят к ней лампочку, сделают из бумаги маскировочный кулек и два мастера связи и сигнального дела – радист Дубецкий и сигнальщик Шмырков – начнут отвечать корабельным сигнальщикам…

…Корабли ушли. Они, быть может, уже подходят к мысу Лукулл, а там, как говорится, не за горами и Стрелецкий рейд, а дальше Инкерманский створ, боновое заграждение, памятник затопленным кораблям, Южная бухта, Графская, а за нею Минная пристань.

…Корабли ушли. Заика сидит на бревнах, на самом горбе обрыва, за которым пошумливает море – Каламитский залив суетливый. В ушах лейтенанта все еще звучат слова: «Товарищ командир! Шлюпки подошли к берегу – спускайтесь! Пора уходить!» Он отвечает (не громко, на батарее немцы) каким-то чужим голосом: «Отходите немедленно!» А почему же он так сказал, а не «Сейчас идем»? Почему? Потому что он остался в отряде прикрытия, и за ним, за отрядом прикрытия, должны прийти шлюпки. Но тут взвились в небо ракеты и осветили берег и часть залива и шлюпки. Все как на ладони. Гребцы жмут изо всех сил, а возле них пули, как пчелы, сыплются – фашисты стреляют трассирующими. К счастью, пули не задевают шлюпок.

Шлюпки не возвращаются.

Ночь черная, тяжелая усталость клонит ко сну.

Отряд прикрытия собирается возле боевой рубки, а командиры заходят внутрь для короткого совещания.

Комиссар батареи Савва Павлович Муляр предлагает прорваться и уходить в Севастополь. Лейтенант Яковлев и Лавров поддерживают его, а Заика молчит: ему слышится стук падающих возле лейтенанта Яковлева гранат и дисков к автоматам, которые ему отдают уходящие на корабли краснофлотцы, и доклады радиста Дубецкого и сигнальщика Шмыркова: «Товарищ лейтенант, корабли требуют – скорей!»

А что он может сделать? Задерживают раненые. В темноте он не видит, кто переносит их из землянки медпункта, а переносят их батарейный санитар Сергей Колесниченко и Валентина Заика. Заика не видит жены. Она не видит мужа.

Заика мрачен. Кого ругать за то, что не предусмотрена эвакуация раненых с батареи морем? Как их спускать с такого крутого обрыва? Тут нужен трап либо лифт, а вместо всего этого висит над обрывом канат, сплетенный из жил телефонных проводов. Раненые рвут кожу на руках об этот канат.

В Севастополе в госпитале, как увидят руки раненых, скажут: а что ж ваш командир не мог обеспечить человеческой эвакуации? А какая же тут, к черту, человеческая эвакуация, когда батарея разбита и ночь черна, словно сидишь в чернильнице! И атаки идут одна за другой. Бои уже потеряли свою закономерность, которую разрабатывают для них штабы, и ожесточение становится тактикой.

…Корабли теперь где-нибудь на траверзе Любимовки, а возможно, и у мыса Константиновского. А почему шлюпки не пришли за ними? Испугались риска? А может быть, он сам что-то не предусмотрел, что-то не учел? Все может быть – он уже четвертые сутки на ногах, потерял батарею, которую сам строил… Людей скольких потерял! И жена все эти дни чуть ли не по колено в крови и плачет над каждым раненым. Всех жалко, все дороги, как родные, батарея всех сблизила. Да и за него сердце изболелось. И сам-то он тоже не каменный. Хотя комиссар и не одобряет его решение, он все равно пойдет искать жену. Разве можно бросить ее! Не-ет, комиссар, она медик и солдат! Она тоже батареец!

Прошло несколько минут, и в районе медпункта начали рваться гранаты, а потом заработал и автомат. Муляр понял: командир вступил в бой.

Скоро Заика возвратился:

– Комиссар, нигде нет ее! Что ж мне делать?!

Комиссар успокаивает его, он говорит, что она, наверно, вместе с ранеными ушла на катерах в Севастополь. А может быть, ждет его внизу – оттуда доносятся какие-то голоса. Постояли немного, окинули глазом при очередной ракете батарею и быстро спустились вниз по телефонным проводам и кожу на руках не ободрали – догадались перебинтовать их.

Внизу на песке – никого, только море чуть пошумливает. Звук такой, будто корова пустое ведро лижет, – это волна умирает на песке.

Заика послал краснофлотцев Матвиенко и Диденко поискать, нет ли кого из батарейцев раненых.

Раненых никого, а убитые есть, а кто – опознать невозможно в кромешной темноте. Отошли немного от пристрелянного фашистами места и стали ждать Морозова – он остался там, наверху, со счетверенным пулеметом для прикрытия. Ждать пришлось недолго, наверху вспыхнула пальба, в которой отчетливо все услышали голос счетверенного и потом несколько взрывов гранат и внезапно наступившую мертвую тишину. Красноречивая тишина – Морозова теперь уже не дождаться никогда!

Отойдя от батареи на приличное расстояние, начали делиться на группы – всем пройти незамеченными нельзя. Краснофлотцы Матвиенко и Диденко – первая группа. Лейтенанты Лавров и Яковлев составляют вторую группу – они рассчитывают найти шлюпку и на ней добраться до Севастополя.

С командиром остались комиссар и три краснофлотца. Рассвет застал их у двух одиноко стоявших на берегу моря домиков.

При виде жилья всем захотелось тепла и отдыха – ночи-то в ноябре у моря промозглые; от воды тянет сыростью и пронизывающим до костей холодом.

Приготовили гранаты.