Читать книгу - "Император Юлиан - Гор Видал"

Епископ сделал шаг, но не в ту сторону, и еще больше загородил мне путь.

- Он слеп, Август, - произнес вдруг трибун доместиков.

- Да, и рад, что не вижу тебя, отступник.

- Попроси Назарея вернуть тебе зрение. Если он тебя любит, это для него сущие пустяки. - С этими словами я обошел его кругом. Услышав, что я ухожу, епископ зашипел - точь-в-точь как старуха, которой чудится нечистая сила, - а затем величаво перекрестил себе лоб. Я, со своей стороны, сделал знак, отводящий дурной глаз. Жаль, что он не мог этого видеть.

* * *

В тот год весна выдалась ранняя. Для меня это было волнующее время новых свершений. Я регулярно посещал заседания сената и впервые со времен Октавиана Августа вел себя там не как непререкаемый повелитель, а как простой сенатор. Если верить Приску, сенаторы меня терпеть не могут за то, что я участвую в их дебатах. Может быть, он и прав, но даже если это и так, древним учреждениям все равно следует возвращать их первоначальное назначение.

В эти месяцы я начал множество реформ и, в частности, исключил галилеян из гвардии доместиков и запретил им занимать должности наместников в провинциях. Провести последнее решение через сенат стоило мне немалых усилий, но иначе было нельзя: если наместник сочувствует галилеянам, от него вряд ли можно ожидать неукоснительного выполнения моих эдиктов, особенно тех, что касаются восстановления храмов. Несколько сенаторов выдвинули следующее возражение: если я провозгласил веротерпимость, почему я преследую чиновников-галилеян? Чтобы отстоять свою позицию, мне по вполне понятным причинам пришлось прибегнуть к софистике.

- Согласны ли отцы-сенаторы с тем, что наместник должен соблюдать законы империи? - спросил я, и они согласились. - Между тем согласно этим законам некоторые преступления, например государственная измена, караются смертной казнью, не так ли? - И они вновь согласились. - А значит, если человек не может выносить смертные приговоры, он не способен быть наместником? - Некоторые сенаторы начали понимать, к чему я клоню. - Так как же может галилеянин быть наместником, если Назарей однозначно запретил своим приверженцам убивать друг друга? Об этом свидетельствует стих пятьдесят второй главы двадцать шестой книги, приписываемой Матфею, а также Писание Иоанна. - Всегда бейте галилеян их же оружием, они бьют нас нашим.

На всех военных и гражданских эмблемах, а также на монетах, которые я начал чеканить, я заменил кресты изображениями богов. В подражание Сократу я называл всех подчиненных "друг' мой". Наконец, я принял непосредственное командование армией. Номинально император всегда является главнокомандующим, но если у него нет боевого опыта, он становится не более чем знаменем или фетишем, а армией командуют, по существу, полевые офицеры. Я другое дело: ядро моей армии составили приведенные мною из Галлии войска под командованием Невитты, Дагалаифа и Иовина. Из военачальников восточной армии я сохранил высокие чины за Виктором, Аринфеем и моим родственником Прокопием.

Как ни странно, став императором, я не получал никаких вестей от Шапура. Это было серьезное нарушение дипломатического этикета, так как римские императоры и персидские цари всегда обмениваются поздравлениями по случаю коронации, а на этот раз Ктезифон хранил гробовое молчание. Так вышло, что я узнал о настроении Шапура случайно. В мае в Константинополь прибыло пышное посольство с Цейлона, острова у побережья Индии. Послы - хрупкие смуглокожие люди - привезли мне богатые дары. Они хотели наладить с нами торговлю, и мы приняли их с почетом. Цейлонский посол рассказал мне, что Шапур внимательно следил за моими галльскими кампаниями и я внушаю ему страх. Как странно сознавать, что восточный царь на другом конце света знает все о моих победах, одержанных в трех тысячах миль от него! Впрочем, мне также известно о нем немало. У нас с Шапуром больше общего друг с другом, чем с нашими приближенными. Мы наделены одинаковой пугающей властью, и на нас лежит равная ответственность. Если я возьму его в плен, у нас будет о чем поговорить.

Я хотел выступить против Шапура зимой, памятуя старую пословицу "В морозы перс не вынет руку из-за пазухи", но, к сожалению, оказалось, что на подготовку к войне нужно добрых полгода. Тем временем Невитта занялся обучением войска. Солдаты были готовы идти за мной хоть на край света; даже кельты чувствовали себя на Востоке значительно лучше, чем ожидалось.

В это время я близко сошелся с персидским царем Хормиздом. Он приходится Шапуру сводным братом, и по праву персидский трон принадлежит ему, но еще в юности Шапур изгнал его. После кратковременного проживания при дворе армянского царя Хормизд связал свою судьбу с нами, и уже сорок лет (сейчас ему шестьдесят) мечтает только об одном -когда наконец римляне завоюют Персию и посадят его на трон. Три императора - Константин, Констанций и я - пользовались его воинской доблестью и обширными знаниями, но я первый всерьез пытаюсь осуществить его мечту; между тем ему цены нет. У Хормизда при дворе персидского царя много тайных сторонников, он прекрасный воин и сражался вместе с Константином в Европе. Разумеется, Хормизд всегда сопровождал и Констанция, когда сей храбрый воитель, собрав на Востоке армию, отправлялся в поход к Евфрату. Всякий раз, дойдя до реки, император разбивал лагерь и ждал, пока не появится Шапур с персидской армией, но стоило противнику появиться в пределах видимости, как Констанций величественно удалялся на зимние квартиры в Таре или Антиохию. Эти пышные военные маневры в конце концов приобрели характер унылой шутки, и Хормизд совсем было отчаялся, но тут власть перешла ко мне. В данный момент он уже без пяти минут персидский царь, и жаловаться ему не на что.

В часы досуга - впрочем, разве можно это назвать досугом! - я допоздна засиживался с друзьями и мы беседовали на множество тем. В то время я особенно близко сошелся с Максимом. Все было снова как когда-то в Эфесе. Как всегда, он служил посредником между мною и богами. Мне особенно вспоминается один из таких вечеров, когда мне было даровано свыше судьбоносное откровение.

В тот вечер мы собрались на террасе парка, окружавшего дворец Дафны. Было тепло, нам открывался великолепный вид на Мраморное море, которое все искрилось k лучах полной луны. Деревья, кустарники - все было в цвету, и воздух наполняли ароматы. Вдалеке побережье моря окаймляли городские огни. В ночной тишине гулко звучали наши голоса, да еще время от времени слышались оклики часовых: "Кто идет?"

Мне показалось, что Хормизд хочет поговорить со мною наедине, и я поманил его в дальний конец террасы. Здесь мы присели на парапет среди цветущих роз.

- Шапур не хочет войны, Август. - Греческий Хормизда оставляет желать лучшего; хотя он прожил среди нас почти всю жизнь, говорит он с сильным персидским акцентом.

- О том же толкуют и сингальские послы, - уклончиво ответил я и отбил пятками по парапету боевую дробь.

- Ты знаешь, как зовут тебя персы?

- Могу себе представить, - вздохнул я. Удивительно, какое наслаждение получают твои друзья, рассказывая, какие пакости говорят о тебе окружающие. Невольно вспомнишь тиранов прошлого, которые казнили каждого, кто осмеливался сообщить им дурные вести. Вспомнишь и позавидуешь!