Читать книгу - "Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев"

Татьяна Яковлева, не видевшая Маяковского в течение последнего года его жизни, написала матери:

«Я ни одной минуты не думала, что я – причина. Косвенно – да, потому что всё это, конечно, расшатало нервы, но не прямая. Вообще не было единственной причины, а совокупность многих плюс болезнь».

Татьяна Яковлева точно подметила болезненное состояние Маяковского, которое в наши дни называют дислексией. В один из напряжённейших моментов его жизни оно и сыграло решающую роль.

По словам Лили Брик, Маяковский болел часто. Но, как и любой другой заболевший человек, он обращался к врачам, искал спасения в лекарствах, а не в пуле.

Борис Пастернак:

«Мне кажется, Маяковский застрелился из гордости, оттого, что он осудил что-то в себе или около себя, с чем не могло смириться его самолюбие».

Анатолий Мариенгоф:

«Смерть Маяковского есть вызов советской власти и осуждение её политики в области художественной литературы».

Василий Каменский (в письме Давиду Бурлюку):

«Остаёмся потрясёнными до жути, и говорить об этом ещё тяжело, страшно, больно… Молчу. Думаю. Разгадываю. Теряюсь в мыслях».

Михаил Зощенко:

«Крайнее утомление мозга и неумение создать себе какой-нибудь правильный отдых привели Маяковского крайней смерти».

В неопубликованных заметках кинорежиссёра Сергея Эйзенштейна говорится:

«…о моральной тяжести травли, которой враги не только Маяковского, но и "враги народа "гнали к концу…

…смерть, подобная смерти Маяковского, есть тоже смерть на посту…

Его надо было убрать. Него убрали…»

Версий множество. Все они по-своему логичны. И даже в чём-то по-своему убедительны. Но они не отвечают на самый главный вопрос: что заставило поэта взять в руки пистолет?

Главными толкователями этой трагической, очень загадочной и весьма запутанной истории долгое время были Брики. Осип Максимович написал:

«Почему застрелился Володя? Вопрос этот сложный, и ответ поневоле будет сложен».

Лили Юрьевна продолжила:

«Ответа на этот вопрос Осип Максимович не дал».

И она сама принялась задаваться тем же вопросом:

«Почему же застрелился Володя?

В Маяковском была исступлённая любовь к жизни, ко всем её проявлениям – к революции, к искусству, к работе, ко мне, к женщинам, к азарту, к воздуху, которым дышал. Его удивительная энергия преодолевала все препятствия… Но он знал, что не сможет победить старость, и с болезненным ужасом ждал её с самых молодых лет.

Всегдашние разговоры Маяковского о самоубийстве! Это был террор».

Как видим, Лили Брик заговорила о боязни старости и снова вспомнила о странной тяге поэта к самоубийству.

Но можно ли верить всему тому, о чём писала Лили Юрьевна?

Приведём лишь один пример, взяв её высказывание, касающееся 1925 года:

«В тот вечер, когда он из Сокольников уезжал в Америку, он оставил ключи дома и только на вокзале вспомнил, что с ключами оставил и кольцо. Рискуя опоздать на поезд и просрочить визы, он бросился домой, а тогда с передвижением было трудно – извозчики, трамваи… Но уехать без кольца – плохая примета. Он нырял за ним в Пушкино на дно речное. В Ленинграде уронил его ночью в снег на Троицком мосту, долго искал и нашёл. Оно всегда возвращалось к нему».

Воспоминание очень трогательное. Особенно, если учесть, что речь идёт о кольце, внутри которого выгравировано «ЛЮ», то есть «Лили Юрьевна».

Но всё дело в том, что «из Сокольников» за границу Маяковский уезжал всего два раза: в октябре 1924-го и в мае 1925-го. В первый раз он действительно отбывал из Москвы на поезде, но ехал не в Америку, а всего лишь в Париж. Никаких виз, которые он мог «просрочить», у него не было (он всего лишь надеялся получить во Франции въездную визу в Канаду). Во второй раз, когда он на самом деле попал в Америку, его увозил из столицы самолёт, который не мог улетать «вечером», так как тогда самолёты летали только в дневное время.

Лили Юрьевну явно подвела память. Даже то, что она вела дневник, мало ей помогало, о чём она сама написала:

«…записи мои такие краткие, что, когда они мне теперь понадобились, я почти не могу расшифровать их».

Иными словами, Лили Брик тайну ухода из жизни Владимира Маяковского тоже раскрыть не могла (или, если точнее, просто не захотела).

Да, Маяковский вполне мог застрелиться, «осудив что-то в себе». Можно даже согласиться с теми, кто утверждал, что главная причина самоубийства поэта состояла в его желании бросить «вызов советской власти» и тем самым хоть как-то осудить политику большевиков «в области художественной литературы». Но и эта версия лишь указывает на «повод» случившегося, ничего не говоря о том, что же послужило истинной «причиной», подтолкнувшей поэта к именно такому (крайнему) способу решения возникшей проблемы.

Следует признать, что Аркадий Ваксберг задался очень точным вопросом:

«Не ищем ли мы ответы совсем не на том „поле“, скованном стереотипами отношения к многократно описанному и откомментированному сюжету?»

И даже Бенгт Янфельдт, о политике писавший не очень много, и тот задался вопросами:

«Крылся ли под словами о том, что у него “выходов нет”, ещё какой-то смысл, помимо ощущения жизненного тупика? Не чувствовал ли себя поэт запутавшимся в сетях органов безопасности? Не знал ли он слишком много, и, если да, может быть, существовали компрометирующие документы, которые следовало убрать?»

Поэтому давайте обратимся к тому единственному документу, который, если не всё, то хотя бы кое-что объясняет, и попробуем выяснить, что именно пытался сказать нам Маяковский в письме, адресованном «Всем».