Читать книгу - "Парижские письма виконта де Лоне - Дельфина де Жирарден"

А вот другой человек: в жизни действительной он вельможа, но рожден каторжником; взгляните, как вульгарно он держится! Какой жалкий у него вид! какой низкий лоб! какие жесткие волосы! какой лживый взгляд! какие пошлые речи! Он любит роскошь, но не любит тратить деньги; он нагл, но труслив. В свете он пользуется почтением, однако не знает покоя: он завидует людям, которых презирает; он обманывает без нужды и делает подлости без причины. Как бы высоко ни стоял этот человек, он, не сомневайтесь, будет неуклонно стремиться вниз, поскольку от природы звание его — одно из самых низких. Конечно, он не попадет на каторгу, потому что этот пункт назначения слишком далек, а жизнь человеческая слишком коротка, но он упадет так низко, как только позволит его положение, и, несмотря на все свои преимущества, сделается в своем кругу предметом отвращения и покроет себя позором.

Мало того что природа награждает нас определенным званием, звание это становится нашим призванием. Есть, например, очень знатные дамы, которые родились актрисами и остаются ими, хотя никогда не играли на театре, даже любительском. Мы не хотим сказать, что они прирожденные комедиантки и что все их чувства — смешное притворство; мы хотим сказать, что они рождены для театра, что они любят театральные развязки, театральные позы, театральные костюмы, румяна, мушки, высокие перья, эгретки; присмотритесь к ним: они всегда пребывают на сцене, но делают это непреднамеренно, невольно и совершенно естественно; в собственных гостиных они подстраивают неожиданные встречи и узнавания, за один вечер они успевают исполнить множество ролей. Первая роль — преданная подруга; исполнительница бросается к вам сквозь толпу, чтобы пожать руку, воздев очи горе. Вторая роль — кокетка; исполнительница вытаскивает из букета вересковую ветку и с нежной улыбкой протягивает ее юному, а то и престарелому воздыхателю. Третья роль — чувствительная мать; исполнительница душит в объятиях девочку двенадцати лет, которую женщина, наделенная подлинным материнским чувством, в девять вечера отправила бы спать. Четвертая роль — великодушная покровительница: исполнительница предоставляет возможность петь ангелу добродетели, не имеющему голоса. Герцогини эти дамы или княгини, главное, что от природы они актрисы, и потому гостиная для них — театр.

Есть другие, не менее знатные дамы, которые родились привратницами и остаются таковыми, какое бы высокое положение они ни занимали в свете. Каждый, кто приходит к ним, приносит с собой какой-нибудь слух или ложное известие. Дамы эти знают весь квартал, иначе говоря, весь свет. Им в точности известно состояние каждого: тот тратит слишком много, этот мог бы тратить больше. — Семейство Н… не так богато, как кажется; семейство Д… куда богаче, чем хочет показать. — Эта барышня влюблена. — Та из-за своей матери никогда не выйдет замуж. — Господин Р… больше не бывает у госпожи де П… — Демарсели в ссоре с Марийи. — Юный Эрнест положил глаз на госпожу де Т…: вчера их видели вместе в «Гимназии». — Хорошенькая герцогиня де… (та, что так прекрасно ездит верхом) частенько — и совершенно случайно — встречает в Булонском лесу князя де… — Господин X… продал своего пони верзиле Ж…, который ни за что не сможет на нем кататься. — Несчастные З… были вынуждены отказаться от экипажа. — Девицы де Т… сделались богатыми наследницами по смерти юного дядюшки. — Госпожа С…. попалась: она вышла за старика, который здоровее ее. — Сен-Бертраны не едут в Италию; они только что купили поместье в… И проч., и проч. Вот примерно о чем ведутся разговоры в гостиной этих дам. Великолепные эти салоны ничем не отличаются от каморки привратницы.

Наконец, есть такие знатные дамы, которые родились… Возьмем на себя смелость выговорить это слово: они родились куртизанками. Казалось бы, превосходное воспитание не может позволить им пасть совсем низко, тем не менее невольно и нечувствительно они опускаются до того печального звания, к какому предназначила их природа. Они обожают шум, суету, беспорядок и, пожалуй, даже скандал. Они одеваются неприлично, с ними вечно случаются какие-то истории. Покой им отвратителен; в театре они не могут долго оставаться на одном месте и отправляются за прохладительными напитками в фойе; они деланно мучаются ребяческими страхами и по самому ничтожному поводу испускают громкие крики. Они любят подарки в старинном смысле этого слова, иначе говоря, изысканные ужины и дорогие вещицы; они благосклонно принимают, а вернее сказать, умильно выпрашивают украшения, которыми простодушно щеголяют, — не те украшения, которые ценны независимо от стоимости, которые дороги как память и вполне обоснованно именуются сантиментами[455], но настоящие драгоценности, стоящие громадных денег, крупные брильянты, которые женщина вправе принимать только от отца или деда. В салонах таких женщин все оскорбляет приличия. Разговаривают здесь не так, как в других гостиных. Атмосфера здесь вовсе не светская. Здесь не чувствуешь необходимости следить за собой, сдерживать себя и о себе забывать; здесь все предпочтения обнажаются с прелестной откровенностью; люди ищут друг друга и друг друга находят, а найдя, более уже не расстаются. Свет здесь из собрания самых разных особ превращается в собрание очаровательных пар. Если в других салонах разговор подобен гармоническому звучанию большого оркестра, здесь он составляется из щебета двадцати мелодических дуэтов.

Здесь вдыхаешь аромат дурного общества; в особняке такой знатной дамы чувствуешь себя, как в загородном доме содержанки, — контраст, в котором есть даже что-то пикантное.

Это еще не все. Есть женщины, бесконечно богатые, занимающие в обществе очень, очень высокое положение, и благодаря этому совершенно независимые, — так вот, эти женщины родились придворными дамами и потому всегда находят способ занять место в свите какой-нибудь другой женщины, подчас стоящей на социальной лестнице гораздо ниже. Этих женщин природа наделила инстинктом рабыни и достоинствами наперсницы; они обладают непревзойденной способностью потакать всем дурным страстям. Каждая из этих Энон рано или поздно всегда находит свою Федру, а при необходимости сама ее воспитывает[456]. Поскольку власть их покоится на тайных признаниях, они горазды выдумывать тайны. Женщины эти чрезвычайно опасны, как опасен всякий, кто живет за счет другого. Всю жизнь по доброй воле пребывать на вторых ролях и даже стремиться к этому — удел душ, которые нельзя назвать возвышенными. Потворство и преданность — вещи разные. Женщины, рожденные придворными дамами, редко становятся хозяйками дома. Каково бы ни было их богатство, все в них и вокруг них выдает принадлежность к челяди. К ним ездят ненадолго, в те часы, когда их государыня не принимает. Их гостиная — зал ожидания, а порой и прихожая.

А еще есть светские женщины, которые родились сиделками и, не имея медицинского диплома, всю жизнь, даже вращаясь в самом элегантном кругу, занимаются медицинской практикой. У них всегда есть верные рецепты от всех болезней, они только и занимаются что изготовлением отваров или порошков. Они знают адреса всех самых лучших парижских аптекарей. Они не любят хинин, который продает этот. Они никогда не покупают опийную настойку у другого. Они советуют вам остерегаться пиявок, которыми торгует третий, но зато вы смело можете брать у него рвотное, его рвотным они остались очень довольны. Под предлогом исцеления от заурядной мигрени они задают вам самые нескромные вопросы; всякого гостя они немедленно превращают в пациента. Их салон — врачебный кабинет, а будуар — лавка аптекаря.