Читать книгу - "Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец"

Рядом со мной и мать и отец. Она красива, в голубом платье, держит меня под руку, и широкая юбка ее окутывает мне ноги. Она смотрит вверх, ее рот чуть приоткрыт, как всегда в минуты удивления, или восхищения. Он вверх не смотрит, он смотрит на нее, в его крохотных, словно мышиных, глазках восхищение и страх. Восхищение женщиной ставшей его женой, и страх ее потерять. Нет, не физически, ее смерть он бы пережил. Горевал бы, пропил бы остатки состояния, в сотый раз перезаложил бы дом, но пережил. Он боялся, что она уйдет, сбежит с молодым морячком, или офицером.

Такого позора, такого унижения он пережить бы не смог. Но он знал, что она не уйдет. Она любила его и только его. Он не понимал почему и за что, но принимал ее любовь, страшась узнать откуда она берется.

Отец повернулся ко мне, маленький, пузатенький, лысый. Его крохотные заплывшие глазки сверкнули, пухлые губы растянулись в улыбке. Он был неприятен, но от него шло столько любви, что я улыбнулся ему в ответ.

- Он улыбается, - выдохнул мужчина.

Ему ответила женщина, которая крикнула «все», но слов ее я не разобрал, лишь тон, слегка насмешливый, не над ним, надо мной. Не знаю, как я понял это, просто ощутил, но даже мысленно возмутиться не успел.

Теплые, мягкие лапки Тьмы погасили огни, прогнали родителей, окутали меня, отгородив от мира. Они звали меня с собой, они манили, обещали спокойствие и радость. И я не стал им сопротивляться.

Тьма приняла меня, нежно окутала, вжалась, как во что-то родное. Как Оленька вжималась в своего медведя.

Оленька? Кто такая Оленька и почему она с медведем? Не важно, разберусь потом, сейчас у меня есть Тьма.

Я отдался ей целиком, и она приняла меня.

Глава 34

За окном идет снег. Наверное, последний в этом году. Такой, точно последний. Крупные снежинки опускаются медленно, кружась и играя друг с другом.

Я лежал на жестких, прикрытых продавленным матрасом, досках кровати и смотрел, как они кружатся в танце, словно пары на балу. Дамы раскинули широкие юбки, кавалеры, заставляют их шелестеть, легонько раскручивая заставляя и позволяя взлетать.

Звучит музыка, приглушенная гулом голосов, и шелестом накрахмаленной ткани. Она почти неразличима в шуме, но тело ловит ритм, подстраивается под него, и давно известная мелодия начинает звучать в голове. И танец продолжается.

Я помню. Моя рука в белой перчатке, неудобной, цепляющейся за ногти, и кожу, слишком тугой, раздражающей изнутри, но приятной снаружи. Я не хотел ее надевать, матушка настояла. Сказала, что моей даме понравится. Как, почему и зачем не сказала.

И вот я стою, в военного покроя кителе. Его высокий воротник царапает мне подбородок, а сбившийся шейный бант сильно давит на кадык. Черт побери, я должен был быть самым красивым юношей на этом балу. Галантным кавалером, чей род не только знатен, но и древен. Пусть и беден.

И я стою, выпятив грудь, стараясь унять сердцебиение и восстановить дыхание. Ни то, ни другое мне не удается. Я чувствую, что краснею. Стыдно, как же стыдно! Я должен произвести наилучшее впечатление. Должен! Я вытягиваюсь в струнку, закладываю руку за спину, поворачиваюсь, и краснею еще больше.

Сердце начинает бешено стучать в груди, дыхание прекращается вовсе. Я обязан взять себя в руки, обязан показать все лучшее, на что я способен. Но, черт возьми, как это сложно, когда ее рука в твоей, а на тебя смотрят два безумно синих глаза.

Смотрят заинтересованно и немного озабочено. Огромные неестественно синие полные заботы. Я не помню ее лица, не помню ее прически, губ, улыбки, рук. Глаза. Только бесконечно глубокие совершенно синие глаза.

- С вами все хорошо, Глеб? – спросила она.

Я помню ее вопрос, помню, как тонкие пальчики ее сжали мою кисть, помню, как сердце мое перестало биться, как по спине вверх побежали мурашки, а вниз тяжелая капля холодного пота. Я помню, как с трудом удержался на ногах, от чарующих звуков ее голоса. Вот только самого голоса ее не помню.

Я помню тот вечер, тот бал. Мы отчаянно нуждались в деньгах, и все же тятенька не позволил себе не отметить отъезд в Петербург. Он устроил не прием, настоящий бал, и не упустил возможности вывести меня в свет. Я не слишком понял зачем. Мы отправлялись в Петербург, как минимум на год, а то и больше, и устраивать мою партию с местным девицами было мягко говоря странно.

Но матушка сделала для этого все. Она собрала весь девичий свет. И честно говоря, та, чья рука лежала в моей, мне нравилась. Жаль, что сейчас, спустя всего три месяца я не помню ни ее лица, ни имени, ни голоса. Только глаза, безумно голубые глаза.

Зато хорошо помню взгляд матушки, когда танец кончился, и я поклонился партнерше. Помню мы долго говорили, условились писать друг другу. А ведь я взял ее адрес. Найти бы только.

Нет, не найду. Все погибло. Все бумаги, документы, грамоты, деньги. Все. Родители.

На нас напали. Ранним вечером, когда сумерки лишь начинали опускаться на землю. Я помню высокого человека в черном рваном капюшоне, что руководил нападавшими прислонившись к березе, словно обняв ее.

Они убили всех. Родителей, слуг, лошадей. Задушили даже чижа в клетке. А матушкину болонку повесили на дереве. Выжил только я. Не знаю почему и как, но меня они не убили. Наверное, посчитали, что рана на голове смертельна, и добивать не захотели. Или решили, что все равно замерзну. Почему я не умер, пролежав сутки без теплой одежды, с проломленной головой тоже не знаю. Наверное, потому, что Господь хочет, чтобы кто-то отмстил убийцам моих родителей, а кто для этого подходит лучше, чем оставшийся в живых сын? Возможно.

А быть может, потому, что мы Волошины очень живучи, и столько раз, сколько наш из грязи не поднимался ни один, как бы древен он ни был.

А снежинки за окном очень красивые. Я спустил ноги с кровати, подтянул тело, сел. Коснулся кончиками пальцев ног холодного каменного пола, счастливо вздохнул. последние несколько дней я пытался встать, но бдительная медсестра не позволяла, каждый раз оказываясь возле меня и укладывая в кровать.

- Я привяжу вас, Ваша Светлость! – пообещала она, когда я попытался сопротивляться ей.

И я поверил. В этом невысоком в теле в вечном сером, похожим на рясу платье и тугом