Читать книгу - "Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец"

сжечь сам себя. Может начать культивировать месть. Вот только мстить некому. И полиция, и Комитет так и не смогли найти ни исполнителей, ни заказчика. Хотя первые должно быть мертвы, а второй не найдется никогда. Возможно, что с нашего положения его не разглядеть. Ясно только одно, это были темные. Потому и Комитет. И ни вы, ни я, даже не представляем, что именно видел этот молодой человек, когда темные убивали его родителей. Я действительно опасаюсь за его разум. А на счет тела, Ингочка, тело у него молодое, оно выдержит.

Он встал, я слышал его шаги, и почему-то совсем не удивился, когда горячая рука его легла мне на плечо.

- Глеб, - произнес он. – Я не знаю наверняка, но я подозреваю, что прав. Вы можете не отвечать, вы можете молчать, вы можете даже не смотреть в мою сторону, я попрошу вас об одном, не убегайте. Не уходите от разговора и не гоните меня, когда мы закончим, вам станет легче. Значительно легче. Вы наконец поймете, кто вы.

Я повернулся к нему, удивленно глядя в довольные, хитрые глазки. Что он имеет в виду? Что значит пойму? Да, я не знаю кто я, кто-то из Глебов, но который именно, не понимаю. Воспоминания переплелись, смешались в странную кашу и где в ней перловка, а где ячмень понять не могу даже я. Но, да и черт бы с ним, откуда этот человек знает о том, что я не понимаю кто я есть.

Я хмыкнул. А ведь не помню за собой привычки так часто чертыхаться. Произношу, и понимаю, что это противоестественно, что я так никогда не делал. И в то же время, это так просто, так точно описывает ситуацию. Но Сонин бы так не сказал, он бы помянул бога.

Николай Николаевич же по-своему воспринял мой хмык.

- Вы не верите, вы сомневаетесь, Глеб, и я вас понимаю. Вы проснулись в неизвестном месте, вокруг вас совершенно чужие люди. Вам говорят, что уже март, хотя, только что, для вас было начало января…

- Я знаю, что сейчас март, - пробормотал я и закрыл глаза.

Он услышал. Снял руку с моего плеча, встал рядом, глянул в окно, где небольшой садик утопал в свежем снегу.

- Инга Александровна, оставьте нас пожалуйста.

- Нет, - твердо ответила медсестра. – У меня приказ Элизы Максимовны, я не могу…

- Ингочка, - Николай Николаевич развернулся к ней. – Мне нужно три минуты. Всего три. Можете прямо сейчас сходить до Элизы Максимовны и сказать ей, что я вас выставил. Ругал бранными словами, кричал на вас, топал, но до рукоприкладства не опустился. Нам хватит времени, пока старушка прилетит сюда на метле.

- Хорошо, - произнесла медсестра и на звук ее странного голоса я повернулся. Она покрасневшая, сжимала ладошку в кулаке, и закусывала губу, чтобы не рассмеяться. Я не понял в чем была шутка, но видимо шутка отменная, раз ее так корежило.

- Хорошо, но у вас, Николай Николаевич, пять минут. Если вы не выйдите сами, или не впустите меня, я иду за старушкой с метлой.

- Благодарю! – он поклонился. – Нам больше и не нужно.

Она вышла. Он развернулся, сел на подоконник, посмотрел мне в лицо.

- Глеб, вы помните, как погибли ваши родители?

- Помню, - я закрыл глаза. – Батюшку заставили смотреть, как убивают матушку. Он сперва кричал, а потом перестал. Она смотрела на меня. А я ничем не мог ей помочь. Ничем, - я сорвался на крик и отвернулся, пряча от Бельского слезы.

- Ей перерезали горло. Резали медленно, не слишком глубоко, и не сразу до артерии, - глядя в пол говорил я. - Она была не в белом платье, но светлом, с кружевами по всей груди. и когда кровь пропитала их мне казалось, что это ее кожа торчит в стороны. Она молчала. Молчала, когда ей ломали пальцы, когда выкручивали кисти и хруст сухожилий разлетался по всему лесу. Она смотрела на меня, смотрела мне в глаза и молчала. Ее убивали, а она молчала. медленно убивали.

Я сжал зубы так, что заломило в висках, сам не замечая того, сжал и кулаки. Сердце заколотилось часто, грозя выскочить из груди, дыхание стало частым. Ярость накатывала волнами, гнев и агрессия заполняли разум и тело. перед глазами пошли красные круги и все вокруг начало расплываться.

Я был готов прямо сейчас броситься на поиски убийц, хотя и искать не надо, я итак знаю кто нанял исполнителей, а быть может и приказал им. Еремеев! Когда-нибудь он ответит за смерть моих родителей.

И за арест Сониных.

Гнев спал. Резко, так же как и появился. Ярость осталась, но поблекла и улетучилась вовсе, когда рука Бельцева легла на мое плечо.

- А знаете когда ее убили? - я стряхнул его руку. - Когда мой отец с чем-то согласился и что-то им отдал. После этого ее убили. Перерезали горло, легко, одним движением от уха до уха. Вот так, - я провел большим пальцем себе по шее. Бельский поморщился, но ничего не сказал, позволяя мне продолжить.

- А я лежал, смотрел на их смерть и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Я хотел! Я очень хотел, броситься им на помощь, но я не мог. Нет, я не боялся. Я не мог двигаться, я не мог даже стонать. Если бы я мог, я бы сам убил ее, только чтобы ее не мучили. Только чтобы она не страдала.

- То, что вы рассказали не все, что с ней делали? - нахмурился Бельский и в голосе его звучал неподдельный интерес.

- Нет, - меня передернуло, от воспоминаний о подробностях, которые разум старался замести под ковер и не доставать никогда. - Хотите послушать полную версию.

- Нет, - Бельский тяжело сглотнул, - увольте, не хочу.

- Я тоже!

Я отвернулся. Ощущение ярости прошло, оставив после себя лишь некое опустошение. Я должен был бы плакать по родителям, должен был бы кидаться на стены и кричать о несправедливости мира, и его совершенным, но неправильным устройством. Однако внутри была пустота.

Я чувствовал, что внутри выгорело все. Не осталось ни жалости к себе, ни сострадания к ближнему. Лишь только обоженные головешки и те медленно осыпаются пеплом. Те несколько дней, что я провел привязанным к койке, после того, как пришел в себя,