Читать книгу - "Белый Паяц - Виктория Угрюмова"

– Иносказательно, – успокоил Фрагг бедного рукуйена. – В философском смысле. Ты же знаешь его – он слова в простоте не произнесет.

«Знаешь» было большим преувеличением.

Юноша вспомнил свое единственное посещение пещерного каземата, испещренного рунами, и содрогнулся. Всякий раз, когда Фрагг Монтекассино говорил о том, что ему однажды придется занять трон великого магистра, он первым делом вспоминал о крылатом пленнике подземелья, и его посещала дикая мысль – бросить все и скрыться в неизвестном направлении.

Разумом он понимал, что крылатое существо, запертое в подземелье, не держало зла на своих тюремщиков, более того – как могло, оберегало их и вело себя весьма лояльно, а порой – доброжелательно. Но душа, бедная, мудрая душа его отчаянно и бурно протестовала, понимая, что какая-то крохотная ее часть угасает, как светлячок, раздавленный каблуком, после каждой такой беседы. Он чувствовал, как капли жизни по одной вытекают из него, как останавливается сердце, как замерзает кровь в жилах в присутствии грозного повелителя тьмы.

Каждый разговор с ним обходился посетителю в несколько дней, переписанных со счета жизни в пользу смерти.

Фрагг Монтекассино никогда не рассказывал своему помощнику, как он пленил это невероятное создание, как заточил его в рунную пещеру и отчего между ними, несмотря на это, установились едва ли не дружеские отношения – насколько они вообще возможны между смертным и бессмертным существом, между тем, чья жизнь измеряется минутами, и тем, кто видел, как зажигаются и гаснут созвездия, которых нет на теперешнем небосклоне.

Три длинных глубоких параллельных шрама, тянущиеся от правой ключицы к подреберью, были получены мавайеном гро-вантаров в столкновении с этим созданием, но Риардону Хорну хватало мудрости, чтобы понимать – сии раны пленник подземелья нанес непреднамеренно, иначе Фрагга давно бы не было среди живых.

– Все собрались? – спросил между тем великий магистр.

– Ждут в кабинете.

– Ох, с каким бы удовольствием я теперь поспал, но разве дадут?

Риардон незаметно подставил локоть, а Фрагг, также не акцентируя на этом внимания, на него оперся.

– Вероятно, – произнес он после паузы, – я услышал самую важную вещь из тех, что могут помочь нам победить. Вероятно, он дал мне бесценный совет. Но, видит бог, я еще не понимаю, как его можно использовать тут – в реальной жизни, со всеми ее проблемами и дурацкими событиями. Впрочем, я не считаю, что зря потерял еще пару дней жизни: видел бы ты, какую красоту он создал из тех камней, которые я принес ему в прошлый раз. Поверь мне, оно того стоит…

* * *

Дюку Субейрану стоило больших трудов уговорить принцессу немедленно покинуть столицу и отправиться в провинцию.

Эдесса капризничала, скандалила, разбила несколько хрустальных вазочек в своем кабинете и долго колотила по стене небьющейся, золотой вазой, причем с такой яростью и силой, что смяла драгоценный сосуд. Но, в конце концов, лесть, поцелуи, просьбы и ссылки на предсказания хатанского звездочета Оканьи, к чьему мнению ее высочество в этом месяце прислушивалась, привели к нужному результату, и теперь все в замке бегали туда-сюда, часто без смысла и цели, перетаскивали с места на место кипы тонкого шелкового белья, теплые – совершенно ненужные в этой жаре – вещи, книги, украшения и притирания, серебряную посуду; и все это вместе называлось словом «переезд».

Когда Гай Субейран наконец покинул дворец герцогов Атри, то чувствовал себя приблизительно так, как чувствует себя человек, в одиночку сразившийся с пятью Золотыми наемниками Гадрумета или убедивший массилийского лавочника сбросить три серебряных лера при покупке на пять сотен. Знающие люди утверждали, что последнее деяние в гораздо большей степени заслуживает звания героического.

Единственное соображение как-то примиряло его с действительностью: затянувшаяся история приближается к логической развязке, и скоро вздорная зиккенгенская принцесса и ее злобные отпрыски перестанут играть в ней важную роль. От них можно, и даже необходимо, будет избавиться, и об этом дюк всегда думал с каким-то плотоядным почти удовольствием. Даже тот факт, что в лице Эдессы Атри он потеряет лучшую любовницу из всех, что когда-либо имел, не останавливал его в желании собственными руками свернуть ее хрупкую шейку и услышать хруст ломающихся позвонков, от которого так противно ноют зубы.

Маленький грум вывел из конюшни его любимого каурого жеребца по кличке Нест, и Субейран взлетел в высокое седло с легкостью и изяществом, стяжавшими ему славу одного из лучших кавалеристов. Он легонько тронул коленями бока скакуна; благородное животное повернуло к нему великолепную рыжую голову с бледно-желтой гривой и повело черным глазом. Дюк ласково потрепал его по холке, и конь взял с места в карьер.

Прохожие, прогуливавшиеся по широким улицам Оганна-Ванка: завидев вдалеке всадника в серебристом камзоле, похожего на диковинную рыбу, вытащенную из воды, опасливо жались к стенам домов. Крутой нрав хварлингского вельможи был известен далеко за пределами его дворца. Но сегодня дюк не получал обычного удовольствия от быстрой езды и от испуга глупых горожан, которых он презирал с той же силой, с какой его воинственные северные предки презирали изнеженных, слабых южан.

Субейран ехал на встречу с тем, от кого зависел успех всего предприятия и воплощение его давнего тайного замысла – стать королем Охриды и положить начало новой тысячелетней династии.

Согласно старинным семейным преданиям, тогда, в далеком Хваре, его предки считались куда более могущественным и знатным родом, чем род дюка Гинкмара, и только несчастливая случайность помешала им взойти на престол. Теперь же, когда Хвар являлся всего только одной из провинций огромного охридского королевства, о высоком происхождении Субейрана вспоминали и того реже. Это угнетало и оскорбляло гордого, самолюбивого, жаждущего власти вельможу.

Он не понимал, как, имея в своем распоряжении такую грандиозную силу, какую представлял собой орден гро-вантаров, военный гений Де Геррена, великолепно обученную и вооруженную армию и полную казну, Могадор эт Альгаррода еще не подчинил себе окрестные территории и не присоединил их к охридской короне. Жалкий монарх, негодовал Субейран, разве он не видит, что мог бы править империей, простирающейся от моря и до моря, равной которой не было бы во всей Медиолане. Нет, недостоин королевского венца тот, кто не радеет о благе своей страны и не стремится приумножить ее земли и богатства.

Если представить себе Охриду как огромный винный погреб, то Гай Субейран в нем являлся выдержанным вином мести урожая 500-х годов Второй эпохи.

Когда во время верховой прогулки в лесу – это случилось лет пять назад, в Хваре, где Субейран ежегодно проводил два осенних месяца, – к нему приблизился всадник в зеленой чешуйчатой броне и остроклювом шлеме с пышным султаном жестких седых волос и предложил отвлеченно побеседовать о будущем Охриды, дюк заподозрил в нем дознавателя Сумеречной канцелярии, специально подосланного Гусом Хиттингом, чтобы получить наконец долгожданный повод для ареста и казни опасного вельможи. Субейран знал, что коварный чегодаец видит все его тайные мысли и устремления и только мягкотелость Могадора (за которую, впрочем, дюк не раз возносил молитвы красноглазому Ингельгейму) мешает ему расправиться с тем, кого он вполне обоснованно полагает врагом. Но то оказалось лишь первое, поверхностное впечатление.