Читать книгу - "Быть драконом - Андрей Стерхов"

Лабаз Михея Процентщика со времён первых кооперативов занимает цокольный этаж (а проще говоря — подвал) солидного дома дореволюционной постройки, что стоит на углу Российской и Марата. Дом нежилой, на первом этаже магазины, на втором и третьем — конторы-офисы. Вход в лавку вырублен с торца и оборудован вполне современными механическими жалюзи.

— Видишь? — сказал Михей, когда мы выбрались из машин. — Всё чин-чинарём, всё как у людей.

Потом ещё и постучал ногой по стальной кольчуге, показывая насколько прочна.

— Лавку сам открывал с утра? — уточнил я.

— Сам, — ответил Михей.

— И жалюзи…

— Были опущены.

— Ещё вход есть?

— Нет, этот единственный.

— А окна?

— Нет тут никаких окон. Глухой подвал.

— А вечером лавку кто запирал — ты или продавец?

— Естественно, я. Всегда последним ухожу и сам всё запираю.

Михей щёлкнул пультом, жалюзи радостно заскрипели и пошли собираться в кучу.

Когда ростовщик сунул ключ в замок двери, я спросил:

— Сигнализация есть?

— Имеется. Утром с пульта снял.

— Неужели выведена на пульт вневедомственной охраны? — подивился я.

— Нет, — ответил Михей и не без гордости пояснил: — Мы тут в складчину своих гавриков держим.

«На всём экономит, — подумал я. — Если человек жаден, то он жаден во всём. За рубль белку в лесу насмерть загоняет, за кроуль — сам удавится».

— А свою защиту накладываешь? — спросил я для порядка, уже догадываясь, каким будет ответ.

И угадал.

— Нет, — ответил Михей и даже не смутился.

Слов не было, оставалось только головой покачать: оказывается, даже для личной безопасности Процентщику Силы жалко.

«Это уже шиза какая-то, — мысленно поставил я ему диагноз. — Тут хороший доктор нужен. Лучше — профессор. А ещё лучше — академик Академии медицинский наук».

В лавке пахло по-особенному, именно так пахнет сгустившееся время — сандалом, пылью и прелой стружкой. Михей повёл меня через зал прямо в кабинет, но я задержался у стенда с банковскими кредитными билетами. Сразу (наверное, потому что желтоватая) кинулась в глаза «сотка» 1989 года с Екатериной Второй в овале. Улыбка императрицы и самодержицы всероссийской ничем не уступала улыбке Джоконды. Была такой же милой и загадочной. Я засмотрелся.

— Ты идёшь? — поторопил меня Михей и, не дожидаясь ответа, вышел из зала через служебную дверь.

— Иду-иду, — крикнул я и, неловко развернувшись, задел локтём стоящую на постаменте огромную китайскую вазу.

Ваза, в росписи которой присутствовала пара священных драконов, покачнулась и стала падать. Я едва-едва успел принять её горло на подъём ноги.

Бережно водрузив фарфоровую реликвию на место, с облегчением подумал: «Пронесло. И Михей бы не простил, и сам себя три года ел бы страшным поедом».

И то.

Быть может, именно эту самую вазу преподнёс Конфуций архивариусу Лао-цзы при личной встрече. Говорят, была такая встреча. А ещё говорят, что перед тем, как попрощаться, Конфуций сказал: «Птицы летают, рыбы плавают, животные бегают. Бегущее животное можно заманить в западню, плавающее — в сеть, а летящее — настигнуть стрелой. Но как быть с драконом?» По легенде Лао-цзы ответил таким образом, что Конфуций долго не мог придти в себя и потом ещё два года шептал по ночам на ухо наложнице: «Я видел Лао-цзы, я видел дракона».

Когда я вошёл в логово отчаянного скупердяя, мне было сразу указано на метровый мраморный пьедестал, имитирующий формой дорическую колонну. На нём всеми цветами радуги сверкал хрустальный колпак с набалдашником.

— Тут, что ли, чаша стояла? — спросил я, подошёл и приподнял прозрачную крышку.

— Да, там, — подтвердил ростовщик и тяжело вздохнул. — Стояла. Теперь не стоит

— А чего, раз так дорога, сейф для неё не завёл?

— Не видел смысла.

— А теперь видишь?

— И теперь не вижу. Тут маг поработал, а маг и из сейфа бы…

Я его перебил:

— Да с чего ты взял, что это дело рук мага?

— Разве это не очевидно? — удивился моей бестолковости Михей. — Сам посуди: жалюзи не тронуты, все замки и двери в порядке, в полу, потолке, стенах пробоин нет, а чаша пропала. Кто мог так всё аккуратно провернуть? Только маг.

Я оглядел кабинет. Он был не таким уж и маленьким (квадратов, наверное, двадцать полезной площади в нём имелось, а то и больше), но казался очень тесным. А всё из-за многочисленных стеллажей и шкафов, полки которых заполнял всяческий магический хлам. Чего там только не было: выводок божков-бродяг из нефрита, фарфоровые фигурки крокоттов, левкрокоттов и прочих мантихор, эмали с рельефными изображениями различных гадов, кубки, клинки, фрагменты рыцарских доспехов и манускрипты разных времён и народов. А помимо того: веера, опахала, алхимические приборы, чьи-то сердца в банках с формалином, глаза в спирту и засушенные лапы птиц. А ещё: затёртые тысячами прикосновений чётки, пентакли, талисманы, подвески, бусы, кольца, серьги и браслеты в ларцах, шкатулках и россыпью. И ещё: рога и копыта, мумии змей, чучела летучих мышей, лакированные хвосты ящериц и ожерелья из волчьих (и не только) клыков. И прочее, прочее, прочее.

Весь этот колдовской брикабрак излучал Силу, много Силы, очень много Силы, поэтому определить, была ли использована вором магия, не представлялось возможным. Разве реально определить, плевал ли кто-то в лужу, если после плевка прошли часы? Вообще-то, наверное, реально, но только на такой химический анализ уйдут века. Овчинка выделки не стоит.

— Больше ничего не пропало? — ещё раз окинув взглядом всё это несметное богатство, спросил я.

— Нет, больше ничего, — ответил Михей. — Я бы почувствовал.

«Не знаю, как ты сам, а вот жаба твоя точно бы почувствовала, стала бы душить», — подумал я, вслух комментировать не стал, пошёл в коридор. Решил посмотреть, что там и как.

Левое крыло освещалась светом, проникающим через открытую дверь из торгового зала, а правое уходило в темноту.

— Где тут свет включается? — обернулся я к Михею, который в это время хлестал минералку.

— Пошарь справа, — оторвавшись от бутылки, ответил он. И снова приложился.

Щёлкнув включателем, я увидел, что справа, от кабинета и дальше, коридор заставлен ящиками разных форм и габаритов. Вначале между ними ещё имелся какой-никакой проход, но чем дальше, тем он становился уже, а метров через шесть и вовсе упирался в полуметровую баррикаду.