Читать книгу - "Телевизор. Исповедь одного шпиона - Борис Мячин"

Официальный Петербург никак не комментирует данную информацию. Наш корреспондент в Москве, профессор истории Мюллер, сообщает, что казацкий бунт в этой провинции – привычное дело, но на сей раз масштаб восстания ужасающ, как и зверства, творимые мятежниками. Пугачев собственноручно казнит всех, кто отказывается присягать ему на верность; его подручные жгут дворянские гнезда, насилуют благородных женщин, а с мужчин живьем сдирают кожу, рубят саблями и выкалывают глаза.

Показательна в этом смысле судьба некоей Татьяны Елагиной, русской дворянки, родственницы директора русского императорского театра. Ворвавшиеся в Татищевский замок повстанцы на глазах бедной женщины повесили ее мужа, после чего маркиз сделал Татьяну своей наложницей, при всех называя Елагину новой императрицей и государыней. Это привело к недовольству казацких бургомистров, посчитавших, что Елагина имеет слишком много влияния на их вождя. В пасмурную татарскую ночь казаки проникли в императорскую юрту и застрелили несчастную из пистолетов.

Это уже не первый случай, когда подданные императрицы Екатерины отказываются признавать легитимность ее власти. Напомним, в прошлом году стало известно о побеге Морица Беневского, польского графа, сосланного русским правительством на Камчатку за участие в движении конфедератов. Здесь, в Петропавловске, воспользовавшись страстью влюбившейся в него дочери сибирского губернатора, Мориц организовал дерзкое восстание, целью которого был захват власти во всей Сибири и дальнейший поход на Москву, в надежде посадить на престол юного принца Павла. Однако силы оказались неравными, и, окруженный на Камчатке сибирскими татарами, лояльными Екатерине, Беневский и его сторонники были вынуждены бежать на захваченном фрегате. Обогнув Азию и Африку, мятежники благополучно прибыли в Европу, где были ласково приняты при французском дворе. Мориц Беневский в данный момент планирует вернуться на родину, чтобы принять участие в освободительной войне польского народа^[163].

Итак, русский вопрос на сегодняшний день состоит в том, что предпримет императрица Екатерина для отражения нападения своего покойного мужа, внезапно явившегося, словно кошмарный призрак, из небытия. Ситуация осложняется тем, что русская армия скована затянувшейся войной с Турцией. Русские то переходят Дунай, то возвращаются на исходные позиции, не решаясь на штурм Константинополя. По свидетельствам некоторых источников, недовольство русской царицей зреет не только в народе, но и среди петербургских дворян. В Петербурге, отмечает наш источник, существует две партии: национальная русская партия, возглавляемая братьями Орловыми, и прогрессивная западная партия, предводительствуемая министром иностранных дел графом Паниным; вопрос в том, кто возьмет верх, военные или дипломаты, гораздо больше волнует завсегдатаев Зимнего дворца, нежели мятежный казацкий маркиз.

Напомним также, что император Петр скончался при загадочных обстоятельствах и, по мнению наших источников, был задушен Орловыми, организовавшими переворот и коронацию Екатерины. Также десять лет назад при попытке к бегству был убит русский царь Иван, проведший всю жизнь в железной маске в Шлиссельбургском замке, куда он был заключен еще младенцем. Эти убийства (равно как и воскресения) серьезно вредят образу просвещенной России, который усиленно пытается создать в Европе regina rugorum^[164]. Следует признать: несмотря на свое немецкое происхождение, Екатерина быстро подпала под власть русских обычаев, приняла православие и стала одной из самых суровых правителей могущественной азиатской державы…

Странное чувство поглотило меня. Ведь я знал, я предчувствовал, предвидел, что так и будет, и не сделал ничего, чтобы предотвратить неизбежное. И теперь я один, совсем один, без сочувственника, без единой живой души, способной дать утешение моему разбитому сердцу…

– Die Kosaken! – раздался рядом со мною женский голос. – Господи, как же интересно, должно быть, жить в этой Сибири!

Я поднял глаза и увидел за соседним кофейным столиком немецкую девушку, читающую точно такую же, как у меня, газету.

– Вы так считаете? – раздраженно проговорил я. – По-вашему, это интересно? Расстрелы людей? Насилие? Деспотия?

– Конечно, – невозмутимо кивнула она. – Ведь это так будоражит кровь! Воспользовавшись страстью влюбившейся в него дочери… Ах, как много я бы отдала за то, чтобы быть дочерью сибирского губернатора! А эта женщина, Татьяна, ведь она стала королевой казаков; какая судьба! Ради такой судьбы и умереть не жалко… Всё лучше, чем ничего не делать и пить дурацкий кофе…

На ней был костюм амазонки; из-под маленькой треуголки выбивались каштановые волосы; настоящие волосы, не парик, подумал я. Она была красива; но ее лицо немного портил маленький, вздернутый нос, усыпанный рыжими веснушками.

– Россия совсем не такая, как вы ее себе представляете, – сказал я. – Это угрюмая, северная страна, и жители ее самые обычные люди, более всего размышляющие о бытовых нуждах. Ich komme aus Russland…^[165]

Честно говоря, я с трудом помню всю ту ахинею, которую я нес потом. Я рассказал ей, что я учусь в университете по личной протекции Е. И. В., что я знаком с графом Паниным, и что я состоял на службе в русской коллегии иностранных дел, и еще что я вожу дружбу с калмыцким генералом.

– Я Фефа, – сказала амазонка. – Странное имя, правда? Мой отец некоторое время служил французскому королю, в жандармерии. А потом началась война, король заболел и дал обет в случае выздоровления построить новую церковь в честь святой Женевьевы^[166]. Не знаю, святая помогла или лекарства, но Людовик выздоровел. А тут как раз родилась я. И отец решил назвать меня тем же именем, чтобы подольстить королю, наверное. Это по-французски Женевьева, а по-немецки Фефа, просто Фефа.

Фефа рассказала, что играет и поет в любительском театре.

– Вообще, мы обычно играем только водевили, причем я обыкновенно играю мужчин, ха-ха-ха, но на этот раз мы решили поставить историческую пьесу, про одного немецкого рыцаря, Götz von Berlichingen…^[167] Приходите к нам на репетицию; Гогенталише-хаус, рядом с площадью…

Я сказал, что тоже играл в Петербурге в придворном театре.