Читать книгу - "Волхитка - Николай Гайдук"

И вдруг Матёрый замер – уже в дверях.

– Тихо!.. Что там? Слышишь?

Под полом крыса пискнула. А за окном – чуть слышно – как будто шмель шумел.

– Вертолёт, – определил Евдока. – Давно где-то зудит.

Зубами злобно стиснув папиросу, Матёрый насторожённо вперился в него. «А не продал ли ты меня, Сынок? Видно, и про бабу и про больницу плетёт специально, чтобы выманить меня отсюда…»

Скоро в окно стало видно: снижаясь, мигая багровым пульсатором, вертолёт косо проплыл над крышами селения, дрожью наполняя стены и полы домов; деревья раскачивались, брызгая снежною пудрой. Приметив просторную поляну у дороги, вертушка заложила длинную дугу над сопками и начала снижаться; окрестные сугробы закипели, вспенились…

– Не военный, кажется? – заметил Стреляный, простужено кашляя в кулак.

Матёрому голос тот представился ненатуральным.

– Сынок! Смотри в глаза! А ты не заложил меня случайно? Не притащил с собою кумовьёв? Признавайся! Хватит вколачивать баки!

Стреляный ответил злым коротким взглядом. И вытащил вдруг пистолет из внутреннего кармана.

Веки у Стахея испуганно дрогнули и окурок задрожал в зубах – пепел посыпался на рубаху.

– Руки!.. Руки, сказал я! За голову! – повелительно выдохнул Евдока и несколько секунд с удовольствием наблюдал внутренний крах Матёрого; нехотя, но послушно он выполнил команду и встал лицом к стене, широко раздвинув ноги и давая себя обыскать, лишь матюгаясь сквозь зубы и сплевывая.

– Продал? Продал, Иуда!

Так прошло полминуты.

– Эх ты… – Евдока усмехнулся и грохнул пистолетом по столу. – На! Держи волыну!.. Не думал я, что ты меня так дешево оценишь! Бык!

Медленно повернувшись, Матёрый посмотрел на Сынка, на оружие, мерцающее солнечным бликом.

Шум винтов за деревней уменьшился; приземлились, но мотор не глушили… Не прошло и двух минут – вертолёт опять поднялся и, плохо различимый на фоне солнца, пролетел к распадку.

В течение этих минут оба стояли у окошка. Напряженно ждали. Евдоким взопрел: «А вдруг… А вдруг и в самом деле кумовья вышли на след Матёрого? Попробуй тогда докажи, что я и не думал козлить!»

Глазами проводивши «стрекозу», Стахей облегчённо вздохнул в тишине и, проверяя обойму, хмыкнул, довольный: «Полная! И в стволе патрон! Значит, не брешет, кентарь, не продал. А я чуть было не влупил ему в затылок!»

– Почему же сразу пушку не вручил? Боишься? – догадался Матёрый и, теша самолюбие, оттопырил нижнюю губу. – Это хорошо, когда тебя боятся!

Они повстречались глазами. Горячие, дерзкие оба, настырные. Откровенное признание своих слабых сторон – лучшее доказательство силы. Вот почему Евдока, поначалу хотевший слукавить, вдруг отчаянно тряхнул огненно-рыжим чубом.

– Боюсь!.. Немного! – сознался весело и подмигнул Стахею. – Но моего «немного» осталось ненадолго! И тогда уж ты не заступай мне путь! Стопчу и не охну! Запомни!

Человек с оружием в руках чувствует себя куда как лучше. Уверенность, вальяжность появились в голосе Матёрого.

– Сынок, ценю! Ценю твои душевные порывы. Сам такой был когда-то… Так на чём же мы прервали нашу сердечную беседу? Бабу, говоришь, подстреленную на дороге подобрал? Занятные сказки бакланишь. – Матёрый сплюнул кровь со слюной. – Поехали, Сынок, в больницу. Только не думай, будто я тебе поверил. Зуб разболелся, падла! Хоть башку отрывай – вместе с зубом!

20

В горах вечерело. Кровоточащей раной сочился дальний свет в глухом распадке, через который надо было гнать коней, но не хотелось: что-то пугало в той дали, томило душу… Несколько секунд поколебавшись, Евдока Стреляный белую шляпу нахлобучил на самые брови, решительно взнуздал белую тройку, за это время раскопытившую снег под собою до мёрзлой земли… Мешки с зерном Евдока оставил в ограде мельницы, и раскрепощённая застоявшаяся тройка, будто почуяв крылья за спиной, легко полетела – в сторону сгорающей зари. Да и как не лететь, коль дорога под копыта подвернулась такая отличная, укатанная леспромхозовскими многотонными лесовозами… Морозный ветер – зусман – бил в лицо и в душу; Матёрый морщился; небритая щетина репьём дрожала на подбородке и верхней губе; затравленный взгляд его рыскал то справа, то слева дороги, где открывались туманные вырубки; трелевочные тракторы мелькали за деревьями, стрелы погрузчиков, бочки с горючим.

Солнце пряталось где-то за кедрами. Длинные красные тени стелились под копыта резвой тройки. Разверзнутыми огненными ртами зияли по бокам дороги тёмные обрывы. Из глубины острыми зубами торчали гранитные тёмные останцы.

И всё это время звоном звенела наборная упряжь…

– Слушай! Да сними ты эти позвонки! – раздражённо попросил Матёрый. – Ну, мы же не свататься едем, мать твою за ногу…

– Ты мать мою не трожь – ни за ногу, ни за руку! – огрызнулся ямщик, останавливая лошадей. – По-человечески сказать не можешь?

В другую пору Стахей ответил бы ему – и не только словом, но и кулаком. А теперь – вообще никак не среагировал. Молча проглотил.

Дальше ехали они в полной тишине, только копыта клацали по мраморной дороге – крепко закатанный снег звонко отзывался на подковы. Снегири перед глазами перепархивали через дорогу – кровяными пятнами казались Матёрому.

На окраине посёлка остановились около какой-то бабы с коромыслом – воду несла от колодца. Узнали, где больница и опять погнали лошадей.

Подкатили к большому, старому бревенчатому дому, похожему на длинный барак. Спотыкаясь – поневоле оббивая заснеженную обувь – поднялись на высокое крыльцо с перилами.

Затравленно поглядывая по сторонам, Стахей разволновался. Пьяно покачиваясь на ходу, возбужденно спросил первого попавшегося медика:

– Где тут белая волчица?.. Ну, баба, то есть! Покажите!

Этот первый попавшийся оказался врачом. Резко отвернувшись от Матёрого, врач заругался на сонную санитарку:

– Куда вы смотрите? Почему посторонние? Да ещё в нетрезвом виде?.. Что? В чем дело? Выйдите!

– Покажи, говорю! – потребовал Матёрый. – По-хорошему…

Наклоняясь к нему, Евдока одёрнул, прошептав на ухо:

– Погоди, не суйся! Наломаешь дров, как на делянке! – Он повернулся к доктору. – Вы извините, ради бога… Тут такое дело… Я недавно привозил к вам раненую женщину. Помните?.. Ну, вот мы хотели бы узнать: как там? Что с ней?

Доктор молча засопел. Поправил крахмальную шапочку.

– Тяжелый случай. Обострившийся перитонит. Только что отправили вертолётом в город. – Он в нетерпении взмахнул рукою. – Идемте, а то я жду звонка…

Прошли по коридору – в кабинет. Здесь было всё былым бело – как внутри огромного сугроба, пахнущего карболкой.

– А кто… кто она? – перехваченным горлом прохрипел Стахей. – Не сказала?