Читать книгу - "Волхитка - Николай Гайдук"

– Ох, мать его! – пробормотал, снова нахлобучивая шапку на брови. – Да неужели…

Евдока Стреляный сидел на облучке и небрежно эдак покуривал, поглядывал кругом с выраженьем на лице – знай наших…

Он остановился, в красном от мороза ухе почесал: щекотно от звона. Белую шляпу стянул с головы – не привык ещё ходить в ней – осторожно уложил на дно повозки и залихватским жестом шевелюру свою огненную взбил на гордой голове.

Штырёв, узнавший «барина», встретил его хмуро. Поздоровались.

– Ну и что? – игриво поинтересовался «барин», показывая на дверь. – Ждут-с?

Старик хотел перекреститься, но отмахнулся.

– Злой, прости господи! Того и гляди покусает! С дуру зуб вчерась выдрал не тот, дак таперича на стенки прыгает, как тигра! Я шалфей-травы принес, дак он меня чуть жрать её сухую не заставил, – пожаловался мельник, заинтересованно разглядывая упряжку. – Ты же вроде как должон был на грузовике приехать?

«Барин» улыбнулся.

– Надоело, знаешь ли, Минай Ароныч, за баранкой сутулиться. Трясёт, воняет. Сколько можно? Вот, – сочинял довольный парень, – белых лебедей купил себе на ярмарке нынешней зимой. У деда моего, то есть у прадеда, были такие же. Ну и я решил обзавестись. Так сказать, семейная традиция… А скачут лихо, доложу тебе, Ароныч! Только шуба заворачивается! – рассказывал Евдока, шагая вслед за мельником.

С Матёрым встретились холодно. Стахей моментально почувствовал необычайно бодрый дух Сынка и насторожился. Он весёлых людей не любил, а счастливых – тем более. «Счастливый человек – это покойник, – утверждал Матёрый, – ему уже ничего не надо, счастливому».

– Держи набор костей, – мрачно сказал он, подавая руку. – Ты чего рассиялся? Как сопля под луной…

Пожав плечами, парень улыбнулся.

– Соскучился. Давно не виделись.

– Не втирай мне уши. Так я и поверил, чтобы кто-то обрадовался Матёрому! – Он сел за грязный стол, рукавом смахнул мучную пыль. – Что привез? Выкладывай!

Евдока первым делом подумал про пистолет, пригревшийся под сердцем, но почему-то решил придержать; сильно уж свирепая рожа у Матёрого. Достал из-за пазухи фальшивые документы – ксивы. Свежеиспеченные хрусты – в четвертных и сотенных купюрах – грудой вывалил на стол. Среди нарисованных были и настоящие – не отличишь простым глазом.

Матёрый, зная, на чём в свое время погорел Сынок, недоверчиво просматривал бумажки, поднимая к лампочке.

– Все водяные знаки препинания на месте, надеюсь?

Вспоминая знакомых художников, Евдока улыбнулся.

– Со знаками полный порядок! Что ж я… Леонардо-Недовинченный, что ли? Житуха довинтила, будь здоров!

Стреляный развернул замызганный носовой платок. Сверкая, брякнули награды.

– А это что за цацки? – набычился Матёрый.

– Орден Суворова. Ленина.

– Вижу, не слепой! Где взял, я говорю?

– По наследству получил, – неудачно пошутил Евдока; самому не понравилось; кашлянув, он начал деловито объяснять: – Дружок был. Хмурень. Вице-адмирала грабанул, а продать не успел. Замели. А на чёрном рынке теперь такие штуки: семь и двенадцать кусков – соответственно. Если не дороже. Капитал на первое вре…

Матёрый, багровея, развернулся и подцепил на кулак сияющую физиономию Стреляного. (Сияние это просто бесило Стахея).

Хорошо умея держать удары, Евдока только чудом остался на ногах; любой другой слетел бы с ног и уши бы отклеились от такой «примочки». Он только отпрянул к двери и, вытирая рассеченную губу, навалился плечом на косяк.

– Напрасно ты это… – предупредил спокойно, хрипловато. – Я ведь могу и обидеться.

– Сынок!.. Паскуда!.. – закричал Стахей на грани припадка, разрывая рубаху у горла: дышать стало нечем. – А я ведь за них воевал! За двенадцать кусков! Только никто мне их тогда не обещал! А то бы я усердней лез в атаку!.. Мне всё время только девять грамм сулили… То в лоб, то в затылок!

Стреляный понял свою оплошность насчёт наград. Но понял и то, что Матёрый беспричинно злится на его весёлость, на его необычайно приподнятый дух. Не в эту минуту, так позже – всё равно бы ударил. И причину подходящую нашёл бы.

– Не ори!.. Чего ты митингуешь, вояка хренов?! До самой Москвы докатились со своими атаками! Ждали, пока сибиряки за уши фрица назад потянут!.. Ты деду моему скажи спасибо! Это он сегодня должен в победителях ходить! Он! А не такие… Лезет со своим суконным рылом в калачный ряд!.. И не надо, не дави меня зрачками, не раздавишь! Я тебе не вошь! – Евдока накалялся, даже сам немного удивляясь внезапному размаху яростного протеста: обычно притихал рядом с Матёрым. – И не зли меня лучше, Стахей! Я с тобой как с человеком… А ты? Панты кидаешь тут! Не надо. Нехорошо это, дядя. Неправильно. Я до поры до времени холодный, а нагреюсь… Ой, гляди! Я все наколки посдеру с тебя к чёртовой матери!

Звериным чутьем уловив сиюминутный перевес на стороне противника, Матёрый не стал рисковать. Не полез. А то действительно – обжечься можно. «И чего это Сынок такой уверенный? Наглый такой…»

Демонстративно отвернувшись, Матёрый отошёл к окну и долго, сосредоточенно дымил папиросой. Боком сел к столу и обронил примирительно:

– Ладно, замнём для ясности. Только ты это… – Стахей покосился на ордена. – Убери подальше с глаз моих. И сам не пачкай руки. Верни, где взял.

– Вышку дали. Кому вернёшь?

– Правильно сделали. Таким шакалам нечего топтаться по земле! – Уходя от неприятного разговора, Стахей поинтересовался: – За окошком тройка белая стоит. Кто приехал? Позови Ароныча – узнаем.

Стреляный, сияя необъяснимой радостью, ответил с наигранным спокойствием:

– А чего тут узнавать? Это я приехал, брат! Душа гуляет!.. У нас в роду, Матёрый, широкая душа: от плеча до плеча – как от Юга до Севера!

– Ты? В белой шляпе? – Стахей прищурился, наколку поцарапал на руке. – Не заливай!

– Ну, говорю же тебе… – Парень опять широко улыбнулся. – Я припылил на этой тройке с бубенцами. Зачем бы мне врать?

– Ты? – Матёрый, всё ещё не веря, хмыкнул. Покачал головой. – Так это ты волчицу подобрал на дороге?

– Бабу, ты хотел сказать? – уточнил Евдока. – Я потому и опоздал на мельницу: в больницу её отвозил. Ранили в живот. Мы, говорит она, поссорились в деревне с мужем… или с отцом, я не понял. Он меня, говорит, из ружья…

Бледнея, Матёрый поднялся. Огромные глаза его дышали студёной прорубью. Облизнув пересохшие губы, он прошёлся по тесной клетушке. Кулаками потискал. Деньги, документы торопливо засунул за пазуху.

– Поехали! – приказал отрывисто. – В больницу поехали! Это я стрелял!.. Ну? Чего ты смотришь, как жаба на горячей сковородке?.. Пошли… Нет, нет… Постой! Сынок! А ты не перепутал? Я ведь в волчицу стрелял!

– А у тебя тут всё в порядке? – Евдока пальцем постучал по виску. – Меня, например, как некоторых, бревном не било по башке на лесоповале. Бабу от волчицы уж как-нибудь я отличу, не первый год замужем…