Читать книгу - "Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн"

Вовлеченность – психобиологический процесс, в котором субъект перестает, по крайней мере частично, сознавать направление своих переживаний и познавательного внимания. Это собственно и означает сосредоточенность, поглощенность делом (engrossment). Из этого следует, что, если требуется поддерживать фокус внимания, это нельзя делать преднамеренно (по крайней мере, полностью), так как само подобное намерение ввело бы в контекст действия другой фокус внимания, не имеющий отношения к основному. Если проанализировать наше поведение, то оказывается, что оно обычно организовано вокруг определенного фокуса внимания, связанного с выполнением деятельности вовсе не потому, что мы стараемся поступать именно так, а не иначе. Только настоящая спонтанная вовлеченность порождает адекватное правильное поведение. Например, слушатель-европеец может точно знать, что исполняется индийская музыка, он даже может знать, что звучат инструменты сарод и табла, – и все-таки оставаться (и проявлять какие-то видимые симптомы этого) чуждым миру, в который его должно было погрузить слушание. Он не в состоянии следить за исполнением, он не способен вжиться в музыку, и отсюда у него возникает неприятное чувство, что он, слушая исполнителя, отсиживает время [Гофман 2003: 436].

Несмотря на легковесность и кажущуюся поверхностность приведенного примера, за ним стоит серьезное аксиоматическое допущение. В многообразных версиях «теории множественных миров» – от У. Джеймса до А. Шюца – параметр вовлеченности связан со структурными параметрами опыта [Вахштайн 2015]. На языке фрейм-анализа это допущение звучало бы так: в некоторые фреймы взаимодействия мы погружаемся полностью (театральное представление, политический митинг), а некоторые, напротив, не требуют самозабвенного погружения (поездка в метро или на лифте). Но Гофман «развязывает» структурные и экспрессивные параметры – тональности и стили артикуляции. Нельзя сказать, что в тональности Х можно играть только «маркато», а в тональности Y – только «портаменто». Режим вовлеченности и фрейм как контекст интеракции находятся в контингентных отношениях. Впрочем, это слишком серьезный вопрос, к которому еще не раз придется возвращаться фрейм-аналитикам, – не следует некритично принимать решение Гофмана на веру. Если между режимами вовлеченности и фреймами интеракции есть некоторая эмпирически верифицируемая зависимость, можно попытаться создать карту «экспрессивных режимов» города: проследить, где локализованы взаимодействия, предполагающие максимальную вовлеченность (стадионы? концертные залы?), а где – минимальную (метро?). Хотя сам такой замысел «экспрессивного зонирования» выглядит пока утопическим.