Читать книгу - "Шляпу можешь не снимать. Эссе о костюме и культуре - Линор Горалик"

начала абстиненции, включая, например, сильнейшую ринорею или острый понос. Эти особенности болезни оставались за кадром; то ли дело – расширенные зрачки и, что, возможно, еще важнее, входящий в «героиновый шик» привкус бунта, тайны, драмы, непременно имитировавшийся мальчиками и девочками из хороших семей, никогда не прикасавшихся даже к сигаретам.

Интересная бледность, интересное безумие, интересная слабость, интересная травма, интересная депрессия, интересная боль часто становятся составляющими актуальных образов – популярных или относительно маргинальных, удерживающихся на плаву десятилетиями или существующих в публичном пространстве не больше одного сезона. Однако при этом совершенно очевидно, что в спектр «интересных болезней» не попадают ни дизентерия, ни флюс, ни болезнь Паркинсона, ни по большому счету подлинные проявления хоть какой-нибудь болезни или хоть какого-нибудь расстройства, даже если сама болезнь считается «модной» в рамках той или иной социальной группы.

С точки зрения нашего восприятия человек с недугом, человек страдающий – фигура в высшей степени двойственная. Недуг делает человека исключительным, но в то же время включает его в категорию «недужных»; недуг непригляден, но некоторые его аспекты могут казаться крайне привлекательными; недуг является для носителя негативным опытом, но в то же время опытом уникальным, способным вызывать у общества острый интерес. Недуг может делать жизнь короче, но ее восприятие – острее. То, что написано в первой части этих фраз, делает недуг абсолютно и однозначно «немодным», непригодным для общественного применения; то, что стоит после «но», делает его идеальным кандидатом в один из компонентов модного образа (иногда – широко распространенного, иногда – исключительно субкультурного, но так или иначе всегда присутствующего в общественном пространстве). Как устроен фильтр, пропускающий в модный образ одни проявления недуга и отбрасывающий другие? Кто создает и настраивает этот фильтр – общество, не желающее видеть подлинного смысла недуга, или страдающий недугом, желающий оставаться членом общества? Какие смыслы этот пропущенный через фильтры «недуг» привносит в индивидуальный имидж человека? Какие правила демонстрации «модного недуга» существуют в обществе, чем карается нарушение этих правил и как поощряется их соблюдение? И наконец, как следует подходить к этим вопросам с учетом всех тех сложностей, которые вообще связаны в обществе с самими определениями «нарушения» или «болезни», особенно сейчас, когда тема здоровья, здорового образа жизни и здорового образа per se, казалось бы, усложняется с каждым днем? Как искать ответы, когда границы приемлемости в публичном бытовании недуга смещаются, когда может показаться, что мы становимся гораздо терпимее к немощи, в то время как на самом деле мы все жестче задаем рамки, в пределах которых мы готовы терпеть эту немощь у себя перед глазами?

Недуг и «недуг»: модный образ и частое сито

Положим, перед нами стоят два совершенно идентичной внешности человека в двух совершенно идентичных костюмах, но у одного из них правый глаз закрыт черной повязкой. Эта повязка – не просто бросающаяся в глаза индивидуальная черта (о роли «болезни» в индивидуализации образа еще будет сказано), это черта, немедленно привносящая в образ человека персональную историю (что с ним произошло и как это произошло?) и связанные с ней вопросы: об идиоматике его тела (как эта история с глазом сказывается на его поведении?), о его характере (как он справляется с этой историей?), о том, как мы сами должны вести себя с ним, если возникнут щекотливые ситуации (например, должны ли мы думать, с какой стороны от него вежливо сидеть?). Мы еще ничего не знаем об этом человеке, но его появление перед нами уже поставило нас в нестандартную ситуацию и требует от нас иного поведения, чем в случае с его здоровым двойником.

Теперь вообразим, что в некоторой сказочной стране недавно была война. Бойцы, защищавшие родину, вернулись с фронта. Их ранения – символ доблести и отваги. Повязка на глазу становится не просто признаком индивидуальной травмы, теперь это признак положительной травмы, положительно оцениваемого страдания; как и рука на перевязи, она временно становится составляющей одного из распространенных в обществе актуальных образов. И к нашим предыдущим рассуждениям о человеке с повязкой добавляются новые предположения, новые вопросы, новые оценки, новые попытки вписать в его образ уникальный личный опыт. Когда, например, в послевоенное время появлялись аферисты с повязками на глазу, покорявшие сердца одиноких сострадательных дам, именно это совпадение черной повязки с актуальным образом, именно положительная аура вокруг полученного на войне «недуга» облегчала им задачу. До войны же человек, действительно потерявший глаз в той или иной ситуации, вынужден был скорее пытаться компенсировать свое увечье.

Как недуг изменяет и раздвигает допустимые границы присутствия приватного в публичном пространстве, так и «недуг» изменяет и раздвигает привычные границы присутствия приватного в модном образе. Однако эти границы, пусть и несколько иные, чем у других актуальных образов, все равно остаются непроницаемыми, а нарушение их карается жестко и быстро. Тот или иной модный образ вполне может включать в себя «недуг», но настоящему недугу в нем по определению не может найтись места[2]; и даже страдающий подлинным недугом может рассчитывать на «модное» восприятие своего состояния лишь до тех пор, пока его состояние укладывается в жестко заданные рамки.

Недуг превращается в «недуг» путем отсечения от него всех составляющих, кроме вторичных выгод. «Недуг» – это состояние, в котором дама принимает гостей, покоясь на парадной кровати; «недуг» – повод для очаровательных забот или возвышающего беспокойства о ближнем, но не повод для нарушения привычного хода их жизни. «Недуг» – это сердечная боль, терзающая молодого человека, пережившего тайную драму, но не клиническая депрессия, спровоцированная этой драмой, не сопровождающие эту депрессию мятые простыни и грязная посуда. «Недуг» – это дьявольская хромота очаровательного офицера, о котором говорят, что он был ранен на дуэли (противник убит), но не изводящая его по ночам боль. «Недуг» – это приступы «какого-то беспамятства» у девушки с разбитым сердцем, вызывающие желание немедленно взять на себя заботу о ее счастии, но не скрывающиеся за ним ранние признаки болезни Альцгеймера. Недуг, увы, состоит из многих, многих частей; «недуг» же, повторим, ограничивается исключительно вторичными выгодами[3]. Цитируя Умберто Эко, суммирующего философию Бёрка в своей «Истории красоты», «боль и ужас лежат в основе возвышенного, если не наносят реального вреда»[4].

Одной из важнейших составляющих превращения недуга в «недуг» оказывается баланс между признаками «недуга» и традиционными составляющими модного образа. Скажем, обстановка должна быть приемлемой и приятной: так, при моде на чахотку никого не интересовал туберкулез нищих. Когда Александр Маккуин выводил на сцену моделей с обмотанными марлей головами, эти модели располагались внутри чистой, светлой комнаты, были одеты в образцы высокой