Читать книгу - "Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн"

Идеологиями мы называем те трансцендентные бытию представления, которые de facto никогда не достигают реализации своего содержания. Хотя отдельные люди часто совершенно искренне руководствуются ими в качестве мотивов своего поведения, в ходе реализации их содержание обычно искажается. Так, например, в обществе, основанном на крепостничестве, представление о христианской любви к ближнему всегда остается трансцендентным, неосуществимым и в этом смысле «идеологичным», даже если оно совершенно искренне принято в качестве мотива индивидуального поведения. Последовательно строить свою жизнь в духе этой христианской любви к ближнему в обществе, не основанном на том же принципе, невозможно, и отдельный человек – если он не намеревается взорвать эту общественную структуру – неизбежно будет вынужден отказаться от своих благородных мотивов [Мангейм 1994: 281].

Таким образом, идеология – это обоснование жизненного уклада, трансцендентное ему. Чтобы легитимировать существование некоторого социального порядка, из него надо «выйти». Но лишь затем, чтобы, обосновав, вернуться. В. Куренной иронично называет такую эпистемическую комбинацию «логикой Крутого Уокера»: шериф должен трансцендировать порядок законности, чтобы защитить его. (В философии образцом подобного мышления остается «декартовское сомнение» [Куренной 1999].) Любопытно, что Мангейм наделяет идеологию теми же узнаваемыми чертами, которыми в работах социальных антропологов наделялся мифологический нарратив – трансцендентный социальному порядку, но предназначенный для его обоснования [Уорнер 2000].

Мангейм строит свою концептуализацию утопического сознания на соединении двух кодов – трансцендентизма и критицизма. Последний принимает у него революционный характер: глагол «взрывать» (и его производные) встречаются в тексте книги шестнадцать раз, синонимичные выражения – почти в два раза чаще. Во второй половине ХХ века критицизм чаще остальных кодов провозглашался differentia specifica утопического воображения [Plattel 1972] Но в конце ХХ столетия мы убедились, что критицизм не исчерпывается революционным порывом. Как продемонстрировал в своем исследовании Джеймс Скотт, критическая направленность утопического воображения делает его неотъемлемой частью и большинства проектов прогрессистской модернизации [Скотт 2005]. Исследовательская программа Скотта (неслучайно достигшая пика популярности в России 2000‐х) строится на критике утопизма с позиций апологии повседневности, и хотя местами она не свободна от описанной выше «ошибки Дарендорфа», Скотту удается показать – утопическое воображение из последнего прибежища революционеров становится инструментом мышления чиновников не вопреки, а благодаря своему критицизму. Барон Осман, министр Столыпин и глава департамента культуры Москвы – куда большие носители утопического воображения, чем авторы интернет-ресурса Openleft.

Четыре выделенных кода утопического мышления – рационализм, универсализм, трансцендентизм и критицизм – связаны между собой, хотя мы и оставим до лучших времен задачу прояснения этой связи. Мы также не беремся доказывать, что ими список концептов первой орбиты исчерпывается. Любой исследователь утопизма волен сократить или увеличить их число при условии сохранения консистентности конструируемого идеального типа.