Читать книгу - "Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн"

В чем, собственно, специфика утопического воображения? И насколько социологическая концептуализация города сама является порождением утопизма?

Отправной точкой разговора о связи социологии и утопии, как правило, выступает известное веберовское определение «идеального типа». Идеальные типы представляют собой некоторую абстракцию, «полученную посредством мысленного усиления определенных элементов действительности» [Вебер 1990: 389]. При этом они не берутся из самой действительности. Вебер продолжает: «…в реальной действительности такой мысленный образ в его понятийной чистоте нигде эмпирически не обнаруживается; это – утопия» [там же: 390]. Отсюда знаменитый тезис веберовской эпистемологии: мы конструируем недействительное (идеальный тип), чтобы познать действительное.

Нетрудно заметить, что утопия в приведенном выше веберовском пассаже – это метафора идеального типа. Вебер говорит о проблеме социологической концептуализации. Наши концепты не берутся из наших объектов. Мы должны сначала создать некоторый логически консистентный образ средневекового города, чтобы увидеть средневековый город [Вебер 1994]. Огрубляя, можно сказать: то, что Вебер называет утопией, – это то, что мы в первой главе назвали концептуализацией. Идеальный тип социального действия позволяет нам различать и описывать социальные действия [Вебер 1990]. «Недействительный» концептуальный образ капитализма дает ключ к пониманию генезиса «действительного» капитализма [Вебер 1990]. Следовательно, любой концепт или категория может быть назван утопическим на том основании, что он сам, будучи «недействительным», делает «действительное» видимым (именно видимым, а не возможным). Утопия оказывается удобным метафорическим обозначением логически консистентного образа, используемого в целях упорядочивания и «проявления» наблюдаемой действительности. То есть утопия – это идеальный тип идеального типа.

Такова эпистемологическая интерпретация. Что она говорит нам о характеристиках «утопического»? 1) Утопия – это логически консистентный образ, связанный с нашей способностью продуктивного воображения. 2) Если воспользоваться гуссерлевским различением «предикатов существования» и «предикатов реальности» [Husserl 1972], можно сказать, что утопическое не существует в мире бытия, но от этого не менее реально. Не будучи наделенным онтологическим статусом, оно выполняет трансцендентальные задачи.

Тогда как именно утопия связана с миром по ту сторону оптики наблюдателя? Что она говорит о самих наблюдаемых феноменах? Что это за объект, который становится виден исключительно благодаря очкам «утопического»?

Такая постановка вопроса очень быстро заводит эпистемолога в ловушку.

Первый ход – ограничить зону применения «утопической» концептуализации каким-то определенным классом объектов: утопических сообществ [Димке 2012], утопической политики [Скотт 2005; Ло 2012], утопического пространства [Лефевр 2015; де Серто, 2013] и т. д. Но это означает, что объект уже должен обладать некоторыми характеристиками «утопического», чтобы утопическая оптика могла его схватить и сделать видимым. А значит, мы незаметно для себя перенесли утопию из трансцендентальной плоскости в онтологическую, наделив ее сомнительным двойным гражданством. Другой ход – настаивать на том, что всякая концептуализация является утопической per se, лишь на том основании, что она логически консистентна и не имеет локализации в мире наблюдаемых объектов (является «недействительной»). И тогда мы окончательно лишаемся способности отличить утопическое от неутопического в самом объекте. Мы уже не сможем говорить об «утопических городах» как феномене, потому что любой город оказывается утопическим настолько, насколько «город» – это идеальный тип, утопическая концептуализация. Средневековый город Вебера тогда тоже «утопический» город.

Парадокс возникает из‐за того, что мы – вслед за Вебером (для которого, впрочем, проблема утопизма не стоит, поскольку утопия у него – это метафора идеального типа, а не операциональный концепт) – соединили два различения: «утопическое/действительное» и «трансцендентальное/онтологическое» (или «категории познания / познаваемое»). А точнее, выразили первое через второе. Чтобы избавиться от этого парадокса, нам придется либо признать существование мистической гомологии «утопического воображения» социолога и «утопических характеристик» феномена (например, города), либо вообще отказаться от веберовского хода и поискать другой способ мышления об утопическом воображении.

Впрочем, прежде чем мы это сделаем, давайте убедимся, что и на противоположном фланге, в области так называемой критики утопизма, совершается ровно та же серия ошибок. Пусть и в обратной последовательности.