Читать книгу - "Шляпу можешь не снимать. Эссе о костюме и культуре - Линор Горалик"

контроль над его телесными проявлениями. Этот контроль должен проявляться как изнутри тела (носитель «недуга» не должен вызывать отторжения у зрителя – красное пятнышко на кружевном платке приемлемо, фонтан смешанной с мокротой крови – нет; красивое «безумие» с блуждающим взглядом широко раскрытых глаз притягательно, публично проходящая паническая атака – нет), так и извне: «персонал», подчиняя себе «пациентов», всегда демонстрирует исключительную чувствительность к эстетической стороне «процедур». Больница, как и тюрьма, оказывается в этом смысле идеальным пространством для установления пресловутого диктата моды (если позволить себе расширение метафоры), – недаром тюрьма так часто используется в качестве еще одного популярного сеттинга для модных съемок. Так, «пациент» в уже упоминавшейся съемке «Обсессия» для W Korea полностью пассивен и готов к обнажению по требованию своей безумной красавицы-медсестры (нельзя не заметить важнейший момент: недужными здесь оказываются оба участника сценария – и «медсестра», и «больной»; этот прием повторяется не так уж редко; традиционные хоррор-троп «безумный врач» или «безумная медсестра» в пространстве модной съемки словно бы напоминает нам о том, что сами стены «больницы» предназначены только для «недужных» – или превращают в «недужных» всех, кто сюда попал; этот троп эффективно актуализирует и обостряет страх потери контроля над происходящим в больничных стенах очень своеобычным образом: как и в BDSM-сеттинге, в отношениях между пациентами больницы и медперсоналом по умолчанию устанавливаются отношения, основанные на принципе «безопасно, разумно, добровольно»: пациент подчиняется медперсоналу добровольно, потому что чувствует себя в безопасности, полагая, что персонал действует разумно; однако, как только последний принцип исключается, thrill дорастает до уровня болезненной тревоги, фактического страха, объясняющего, по-видимому, популярность образа «безумного врача» в хоррор-нарративах). В съемке Institutional White для журнала Interview медсестра выступает в качестве вершительницы судеб, полностью подчиняющей себе «недужную» дезориентированную «пациентку», – в том числе используя совершенно не больничные методы шибари и бондажа и доводя этим до абсолюта иллюстрируемую здесь логику тотального фетишизированного контроля. Важно, однако, заметить, что нередко борьба за контроль в «больничном» пространстве модной съемки эффективно имитирует аналогичную ситуацию в реальной жизни. Так, в ряде съемок демонстрируются ситуации «контроля снизу», в которых «пациент» исподволь доминирует над больничным «персоналом», обнажая пресловутую способность моды наделять определенной силой того, кто использует ее ресурсы для выстраивания образов, позволяющих получать определенные преимущества в сложных социальных ситуациях и (в нашем случае) перестраивать правила «больницы» под себя. Так, например, съемка Do Me, Doctor («Возьмите меня, доктор»), опубликованная в журнале Vice, демонстрирует моделей в соблазнительном белье и без него в условно-больничном антураже, тогда как подводка к публикации гласит: «Притворяемся больной, чтобы предстать голой перед врачом»[4]; здесь векторы, по которым направлены thrill и страх, меняются: опасность начинает исходить от того, кто должен был оказаться в уязвимой и слабой позиции, а сильный, напротив, делается уязвимым – и зрителю предлагается пережить тревожное возбуждение от непредсказуемости этой трансгрессивной ситуации. Другим примером этой инверсии ролей может служить съемка под названием Berserk: Mental Institution («Буйные: психиатрическая больница»): здесь модели-пациентки, одетые в белое и не стесненные ничем, смотрят прямо на зрителя, принимая дерзкие, провокативные и соблазнительные позы, а само название съемки подразумевает, что именно пациентки оказываются здесь в позиции силы.

В других случаях на первый план выходит пациент, пользующийся своим положением для того, чтобы получать уже упомянутые вторичные выгоды из сложившейся ситуации. Так, в съемке Стивена Майзеля для Vogue Italia под названием Makeover Madness одетые в кутюрные вещи модели проходят ряд пластических операций – судя по антуражу, подразумеваются как минимум липосакция внешней части бедра и круговая подтяжка лица, – но при этом совершенно явно наслаждаются жизнью, чувствуя себя хозяйками ситуации: куря в палате, лежа ногами на подушке, разговаривая по телефону во время процедур, иными словами, продолжая вести красивую и стильную жизнь, из которой совершенно исключено причиняемое инвазивными хирургическими процедурами страдание. Аналогичная ситуация складывается в уже упомянутой съемке под названием «Буйные», сделанной молодым фотографом Эйми Линн: автор утверждает, что ей «давно пришла в голову идея съемки в антураже сумасшедшего дома и октябрь – преддверие Хэллоуина – показался ей самым подходящим временем»[5]. Это признание отлично описывает геймификацию больничного пространства и больничной темы в рамках модного дискурса: страдание подменяется карнавализацией; сама «больничность» в рамках этой съемки маркируется обитыми мягкой белой тканью стенами, на фоне которых позируют в соблазнительных позах глядящие прямо в камеру модели (гардероб – белые рубашки с несколькими пряжками, призванными вызывать ассоциации со смирительными рубашками), – страдание и здесь исключено из происходящего, и на первый план выходит только «интересность» моделей и их «загадочность», вызванная «недугом»; неудивительно, что и страх перед больничным миром здесь полностью вытеснен за пределы зрительского восприятия. Более того, в этой выхолощенной, полностью лишенной связи с реальностью ситуации даже для нервного возбуждения, thrill, кажется, не находится места: детская игра «в доктора» и та была бы связана с большим чувством опасности; иными словами, антураж больницы в тех ситуациях, когда авторы съемок выстраивают нарративы «контроля снизу», зачастую оказывается инверсией всех прочих «больничных» съемок: здесь ставка делается не столько на фетишистское переживание зрителем определенного возбуждения на грани страха от потери контроля в ситуации слабости и зависимости, сколько, напротив, на проживание игры в «бунт против системы», подчеркиваемый больничными декорациями.

Зачастую механику присвоения контроля (и получения – через диалектику силы и подчинения – вторичных выгод в «больничной» ситуации, лишенной страдания) становится легко понять, если рассмотреть обстоятельства попадания героев и героинь съемки в «больницу», предлагаемые авторами сюжетов. Так, в очень показательной съемке «Супермодели ложатся в рехаб», сделанной Стивеном Майзелем для Vogue Italia, несколько кадров буквально демонстрируют прибытие сверхмодно одетых молодых женщин в дорогих машинах в «больницу»; критическое состояние пациенток маркируется за счет того, что у каждой из них отчетливо видно нижнее белье – отсылка к часто мелькающим в прессе кадрам, сделанным папарацци, на которых звезда в состоянии наркотического опьянения теряет контроль над упорядоченностью своего гардероба. Однако уверенные позы (в том числе в кадре с полностью обнаженными моделями в больничных креслах) и прямые взгляды в камеру – не единственные факторы, заставляющие зрителя поверить, что контроль над ситуацией на самом деле принадлежит «недужным» пациентам: так, один из кадров съемки воспроизводит сцену в «рекреации», и здесь, под совершенно пассивным наблюдением едва заметного на заднем плане персонала, модно одетые «пациенты» курят, катаются на велосипеде, ходят полуобнаженными, словом, насколько дано судить зрителю, делают совершенно все, что считают нужным. По сути, зрителю предлагается в буквальном смысле задаться классическим вопросом: «Кто управляет больницей – врачи или пациенты?»

Как бы ни строились отношения