Читать книгу - "Словно мы злодеи - М. Л. Рио"

или наоборот и на каждый вопрос давала один и тот же бессмысленный ответ: «Не помню». Каждый раз, когда я смотрел на нее, моя решимость немножко подавалась. Других родных лиц я избегал. Родителей Рен и Ричарда. Леи и матери, распухших, в пятнах слез, далеких. Когда пришла моя очередь сделать заявление, я зачитал свое письменное признание без эмоций и без прикрас, словно это просто был еще один монолог, который я выучил наизусть. В конце все, казалось, ждали извинений, но мне нечего было им дать. Что я мог сказать? Созданье тьмы я признаю своим[74].

Мы сговорились на убийстве второй степени (с добавленным сроком за препятствование правосудию) прежде, чем присяжные пришли к вердикту. Автобус отвез меня на несколько миль южнее. Я сдал одежду и личные вещи и начал отбывать десятилетний срок в тот же день, когда в Деллекере закончился учебный год.

Лицо Колборна было последним знакомым лицом, которое я увидел.

– Знаешь, еще не поздно, – сказал он. – Если есть другая версия правды и ты захочешь мне ее рассказать.

Я, как ни странно, захотел поблагодарить его за то, что он отказывался мне верить.

– Я сам – человек безупречно честный, – признался я. – Но все же мог бы обвинить себя в таком, что лучше бы мать моя меня не рожала. К чему таким ребятам, как я, ползать между землей и небом? Мы отпетые негодяи, все. Никому из нас не верь[75].

Эпилог

К концу рассказа у меня складывается ощущение, что из меня вытекла вся жизнь, словно я обильно кровоточил последние несколько часов, а не просто говорил.

– Меня не спрашивайте ни о чем, – говорю я Колборну. – Что знаете, то знаете: отныне / Ни слова больше не произнесу[76].

Я отворачиваюсь от окна Башни и, стараясь не смотреть ему в глаза, прохожу мимо него к лестнице. Он следует за мной до библиотеки в уважительной тишине. Филиппа сидит на диване, на коленях у нее открыта «Зимняя сказка». Она поднимает голову, и гаснущий вечерний свет вспыхивает у нее в очках. При виде нее у меня на сердце становится чуть легче.

– Уж скоро утро, – обращается она к Колборну, – и все же вам, должно быть, все поподробнее узнать хотелось[77].

– Ну, Оливера я вряд ли могу просить о чем-то еще, – отвечает он. – Он подтвердил некоторые давние подозрения.

– Вам будет легче на покое, когда одной тайной стало меньше?

– Честно говоря, не знаю. Я думал, какое-то завершение сделает все это более выносимым, но теперь не уверен.

Я перемещаюсь на край комнаты и смотрю на длинную черную подпалину на ковре. Теперь, рассказав Колборну все, я чувствую себя потерянным. У меня больше нет ничего своего, даже тайн.

Кто-то зовет меня по имени, и я вынужден обернуться.

– Оливер, вытерпишь последний вопрос? – спрашивает Колборн.

– Можете спросить, – говорю я. – Ответить не обещаю.

– Справедливо. – Он бросает взгляд на Филиппу, потом снова смотрит на меня. – Что дальше? Мне просто интересно. Что будет теперь?

Ответ настолько очевиден, что я удивлен, как ему это не пришло в голову. Сперва я колеблюсь, мне хочется защитить свое. Но потом встречаюсь глазами с Филиппой и понимаю, что ей тоже интересно.

– Предполагается, что я поеду к сестре – помните Лею? Она на докторате в Чикаго, – говорю я. – Я не стану винить родных, если они не захотят меня видеть. Но больше всего – вы должны это знать, – больше всего на свете мне просто нужно увидеться с Джеймсом.

Происходит что-то странное. Я не вижу на их лицах возмущения, которого ждал. Вместо этого Колборн поворачивается к Филиппе с расширенными в тревоге глазами. Она сидит, выпрямившись, поднимает руку, чтобы он не заговорил.

– Пип? – спрашиваю я. – Что не так?

Она медленно поднимается, разглаживая невидимые морщинки на джинсах.

– Мне нужно тебе кое-что сказать.

Я сглатываю, борясь с желанием выбежать из комнаты и никогда не узнать, что она собирается сказать. Но остаюсь на месте, словно приклеенный страхом: не знать еще хуже.

– Я боялась, что, если я тебе скажу, пока ты там, ты не захочешь выходить, – говорит она. – Поэтому ждала.

– Скажешь мне что? – спрашиваю я. – Что скажешь?

– Ох, Оливер, – произносит она, и ее голос звучит как отдаленное эхо самого себя. – Мне так жаль. Джеймса больше нет.

Мир уходит у меня из-под ног. Руки слепо хватаются за полку у меня за спиной, ища что-нибудь, за что можно держаться. Я смотрю на подпалину на ковре, пытаюсь вслушаться в стук собственного сердца и ничего не слышу.

– Когда? – Вот и все, что мне удается выговорить.

– Четыре года назад, – тихо отвечает она. – Уже четыре года.

Колборн склоняет голову. Почему? Ему стыдно, что он вытащил из меня историю и все это время знал, а я нет?

– Как это произошло? – спрашиваю я.

– Медленно. Это все вина, Оливер, – говорит она. – Вина его убивала. Почему, как ты думаешь, он перестал тебя навещать?

В ее голосе слышится отчаяние, но жалости к ней во мне нет. Места нет. И на злость тоже. Только катастрофическое чувство утраты. Филиппа продолжает говорить, но я ее едва слышу:

– Ты же знаешь, какой он был. Если мы всё чувствовали вдвое сильнее, то он – вчетверо.

– Что он сделал? – спрашиваю я.

Голос у нее тихий-тихий. Его еле слышно.

– Утонул, – говорит она. – Утопился. Господи, Оливер, мне так жаль. Я хотела тебе рассказать, когда это произошло, но я так боялась, что ты можешь что-то сделать. – Я вижу, что сейчас она боится не меньше. – Прости.

Мне горько. Я опустошен.

Внезапно мне кажется, что в комнате есть четвертый. Впервые за десять лет я смотрю на кресло, которое всегда было креслом Ричарда, и обнаруживаю, что оно не пустует. Вот он, со своим ленивым, львиным высокомерием. Он смотрит на меня с тонкой, как бритва, улыбкой, и я понимаю, что это оно – dénouement, ответный удар, окончательный финал, которого он ждал. Он задерживается лишь настолько, чтобы я успел увидеть в его полуприкрытых глазах триумфальный блеск; потом исчезает и он.

– Так, – говорю я, набравшись сил. – Теперь я знаю.

Больше я не произношу ни слова до тех пор, пока мы не прощаемся с Колборном в Холле. День окончен, пока мы идем обратно через лес, наступает ночь, чтобы запечатать нас в мире тьмы. Звезд сегодня нет.

– Оливер, – говорит Колборн, когда мы снова оказываемся в тени Холла. – Мне жаль, что сегодняшний день вот так закончился.

– Мне много