Читать книгу - "Искатель, 2002 №5 - Станислав Васильевич Родионов"

думал, как бы нажраться, выпить да отлынить от дела…

Но крепкоголовый опять шел к нему, что-то нежно прижимая к груди. Бугылку шампанского. Он поставил ее посреди столика, изобразив радушную улыбку.

— Вашему столу.

— От хозяина? — усмехнулся художник.

— Нет, от сексапильной дамы.

Сексапильная дама смотрела на них жарким восточным взглядом, и от этого жара сгладилась острота ее черт. Художник испугался, что она пошлет ему воздушный поцелуй. Достав деньги за ужин, он положил их под вазочку с цветами и сказал парню как можно вежливее:

— Благодарю, но я ухожу.

— И шампанское не возьмешь?

— Нет, спасибо.

— Ну, да ты лох в натуре.

— Всего хорошего.

— Лох, — удержал его парень, — а ведь хозяин выдаст тебе номерок к врачу.

— К какому врачу? — купился художник.

— К патологоанатому.

Катя, секретарь прокуратуры, принесла дополнительный материал, поступивший из милиции. Рябинин скривился: не от секретарши — от очередного дела. Они, дела, бывают примитивно-пустячными, которых он не любил; бывают сложными, которые расследовать интересно; и бывают какие-то вздорно-бессмысленные, запутанные человеческой глупостью.

— Сергей Георгиевич, опять изнасилование.

Похоже, в районной прокуратуре он становится единственным специалистом по расследованию сексуальных преступлений. Хорошо, что статью о мужеложстве убрали из кодекса — уж очень противно было расследовать.

— Катя, ты пошла бы с подругой в компанию иностранцев?

— К иностранцам, а не к вьетнамцам.

— Почему же?

— Они маленькие, — серьезно ответила Катя, упархивая в свою канцелярию.

Маленькие… В однокомнатной квартире их жило восемнадцать человек; допрашивать приходилось с переводчиками; имена их не поддавались запоминанию; и главное, потерпевшие не могли отличить одного вьетнамца от другого. Прав Леденцов относительно гипнотизера — разве это насильник?

Если бы следователь мог выбирать дела, как девицу на танцах… Рябинин задумался, благо вызванный свидетель опаздывал: какие преступления он предпочел бы расследовать? Убийства? Кровавые места происшествий ему претили. Самоубийства? Опять-таки трупы, чаше всего только что вынутые из петли. Бандитизм? Его начинало поташнивать от вида молодых нагловатых братков; злила их убежденность в том, что мир держится на силе и долларе. Крупные хищения каких-нибудь дельцов? Неинтересно, потому что следствие, в сущности, сводилось к многомесячному копошению в бухгалтерских документах.

Получалось, что интереснее изнасилований ничего нет?

Есть. Трудновообразимые мошенничества, когда преступление по исполнению и замыслу похоже на игру виртуозного скрипача. В частный домик на окраине, определенный к слому, мужик прописал более ста человек, которые после сноса все пришли получать квартиры; или так — гражданина вызывают в банк и требуют возвращения полумиллионного кредита, хотя этот гражданин не только денег не брал, но и слова «кредит» не знает; или так — жулик набирает группу девушек для турпоездки в Арабские Эмираты и там их продает…

В дверь постучали — пришел свидетель. Нет, свидетели стучат вкрадчиво.

Вошла высокая женщина, лицо которой выражало довольно-таки сложную мину, соединившую настырность и подобострастие. Настырность от профессии, подобострастие от заготовленной просьбы, хорошо ему известной.

— Сергей Георгиевич, давненько вы не предлагали сюжетов для моего еженедельника.

Он не мог припомнить, чтобы добровольно давал ей сюжеты: вытягивала измором либо обязывал прокурор.

— Антонина Борисовна, для полноценного очерка вам надо прочесть дело, а мои дела все неоконченные. Идите в суд.

Она уже села к столу, Рябинин пододвинул пепельницу, которую держал для вызванных и оперативников. Журналистка закурила красиво, как это умеют делать люди творческих профессий.

— Сергей Георгиевич, неужели у вас нет ничего сенсационного?

— А не сенсационное?

— Не обратят внимания.

— Антонина Борисовна, вы же читателя обманываете…

— Чем?

— Создаете впечатление, что жизнь состоит из одних сенсаций.

— Иначе упадет тираж еженедельника.

Рябинин смотрел и дивился ее классическому виду газетчицы: темные очки, сигарета, впалые щеки. Черная челка взлохмачена задорно. Глухоту серого длинного платья разнообразил кулон, металлический неясный знак. И энергия, которую она сдерживала заметной силой. Рябинин подумал: а если бы не удержала, то что? Бросилась бы к сейфу и выгребла все папки с уголовными делами?

— Сергей Георгиевич, читали мою статью о наркоманах?

— Да.

— Не понравилась? — догадалась она.

— Угу.

— Почему же?

— Кого вините? Закон, государство, милицию, общество. Выходит, что правда на стороне наркоманов.

— В определенной степени.

— Получается, что наркоманы и журналисты правду знают, а государство, милиция, общество — такие лопухи, что понять эту правду не в силах.

— Ну, а стиль?

— Что толку в стиле, если суть лживая.

— Сергей Георгиевич, это уж слишком…

— Вы не осуждаете самих наркоманов. Студенты, взрослые парни, добровольно взялись пробовать наркотики, а у вас ни капли гнева.

Журналистка недовольно сбросила сумку с плеча на колени. Тугая и тяжелая. Наверное, в ней блокноты, диктофон и фотоаппарат. Но только не косметика, потому что на лице ее следов не обозначено.

— Сергей Георгиевич, в канцелярии сказали, что у вас много дел по изнасилованиям. Дали бы сюжетик.

— Возьмите уже расследованное дело, в суде: убийство.

— Интересное?

— Очень, муж убил жену.

— Что тут интересного…

— Я два месяца ломал голову, отыскивая мотив убийства.

— Муж — жена… Семейные дрязги.

— Представьте, роковая тайна.

— Измена?

— Нет.

— Деньги, пьянство?..

— Нет.

— Жена оказалась проституткой?

— Нет.

— Ну, значит, шпионкой, — недовольно заключила журналистка.

— Не угадаете… Когда-то двое ребят изнасиловали девицу. Чтобы она не заявила в милицию, выход был только один — жениться на ней. А кому? Тащили жребий. Одному выпало, женился, прожил три года в молчаливом озлоблении, не вытерпел, ударил ее бутылкой…

Рябинин смотрел во впалощекое лицо журналистки. Почему западные журналистки стараются быть внешне привлекательными, а наши копируют каких-то номенклатурных начальников? Но спросил о другом:

— Антонина Борисовна, а откуда интерес к половым преступлениям? Ваш же конек убийства, наркоманы…

— Читателю надоели киллеры.

— Полагаете, ему понравятся насильники?

— Сергей Георгиевич, по данным Всемирной организации здравоохранения, ежедневно на земном шаре совершается более ста миллионов половых актов.

Рябинин подавленно умолк: он предполагал, что их много, но чтобы столько… Интересно, кто и как считал?

— Антонина Борисовна, но это, так сказать, добровольные…

— Не все. Если допустить один процент недобровольных, то выходит миллион изнасиловании.

— Из-за этих расчетов вы меняете свою тематику?

— Нет, конечно, — улыбнулась она. — Я собираю материал на книгу.

— С каким же названием?

— «Утомленные сексом».

— Лучше «Шорох оргазмов», — посоветовал Рябинин.

Взгляд со «Взгляда» задевал физически — художник не мог свободно пройти мимо картины. Словно на стене висел какой-то психотрон, царапающий пучком нервной энергии. Казалось, что этот пучок топорщит волосы на затылке. Как же работать над картиной дальше? А как жить с ней в одной квартире, когда ее закончит? И художник закрыл картину листами офортной бумаги — занавеска из грубой холстины Взгляд оскорбляет.

В мастерскую солнце не проникало, и, заработавшись, он терялся во времени. В