Читать книгу - "Пропавшая книга Шелторпов - Анна Свирская"

из тех, что были в тетради, заинтересовала Фримантла более всего. В песне описывались последние дни великого воина и поэта, который потерял всё, что имел, но взамен Один даровал ему способность распознавать любую ложь и видеть сокрытое: духов, демонов, нити судьбы. Песнь, полная кеннингов и хейти[17], оказалась невероятно сложна для понимания. Фримантл просиживал долгие часы над её расшифровкой и чувствовал, что истинный смысл от него ускользает. Он постоянно испытывал зудящее чувство, словно что-то колыхалось по краю сознания, но стоило задуматься о нём сильнее – таяло. Он никак не мог нащупать смысл. Больше всего его мучили несколько кеннингов, которые не были известны, не значились ни в одном из списков и которые он не мог с уверенностью расшифровать. Без них смысл всей висы оказывался неполным. Более других Фримантла терзал «ворон вещей». Этот кеннинг несколько раз встречался в разных строках, он оказывался вплетён в более сложные, многослойные кеннинги и ощущался как белое пятно, как дыра, проеденная в рукописи мышами, как нечто важное, чего он никогда-никогда не узнает.

Деревню тем временем скрутило страхом, точно судорогой. Люди были в ужасе, многие уехали, надеясь избежать злосчастной судьбы, те, кто остались, все дни проводили в церкви вместе с преподобным Коутсом, молясь и распевая гимны. По улицам день и ночь ходили присланные в деревню солдаты, которые никого не сумели изловить, но и сами не погибали, точно были неуязвимы для злой силы. Один Фримантл точно ничего не замечал: ни смертей, ни опустевших домов, ни солдат, ни опухшего от слёз лица экономки Коутсов, ни вечного отсутствия хозяев в доме.

Его поглотила книга.

Увлечение Фримантла последней песней начало превращаться в одержимость. Он не мог перестать думать о ней и «вороне вещей», они преследовали его во снах, пока он ещё мог видеть сны. Он не мог спать более часа – ему требовалось снова взять тетрадь в руки и читать последнюю вису. Даже сама мысль о том, что рукопись хранится в его комнате, доставляла Фримантлу наслаждение, хотя и мучила тоже, как неутолимый сладкий голод.

Фримантл поднимался с постели, подходил к старинному облупившемуся бюро и тянулся к тому ящичку, где лежала рукопись. Ручка ящичка была сделана в форме жёлудя, маленького, гладкого бронзового жёлудя, и от одного прикосновения к ручке Фримантла начинала бить дрожь предвкушения.

Айрис испуганно захлопнула книгу.

На ящиках каталога были ручки в форме желудей, и Айрис тоже нравилось трогать их. Иногда, пока она думала над тем, как были расставлены карточки, она бессознательно крутила и поглаживала ручку. Эти жёлуди на самом деле были какими-то удивительно приятными.

Но какое странное совпадение!

Айрис допускала, что, возможно, когда-то ручки в форме желудей были в моде и такая мебель стояла в старых домах по всей стране, но всё же это совпадение вызывало тревогу.

Айрис почудилось, что за ней кто-то наблюдает.

Она закрыла глаза и опустилась на подушку.

Никто за ней не наблюдает. Это всё игра воображения. Фокусы, которые выкидывает мозг от недосыпа и страха. Человек умер, можно сказать, что на её руках – кто угодно начнёт видеть в книгах знаки и оборачиваться от шорохов.

Но вот что за знак это был?

Она решила не читать «Ворона вещей» дальше – на сегодня ей хватило того, что она наконец-то узнала, что такое «ворон вещей». Просто кеннинг. Айрис снова достала из блокнота листок, на который переписала автограф из книги и номера страниц, и стала думать. Она попробовала выписать из подписи те буквы, которые соответствовали числам, получилась полная ерунда. Тогда она попробовала отсчитывать буквы с конца – получилось ещё хуже.

Она складывала и вычитала числа из «неправильного» года, когда в дверь постучали и вошёл Дэвид. Он отменил кое-какие дела в Лондоне, предупредил тётю Гвендолин, что останется в Клэйхит-Корте на несколько дней, и был готов вместе с Айрис заняться вычислениями.

В отличие от Айрис, ему быстро надоело.

– Это просто каббалистика какая-то, – сказал он, вглядываясь в ряд чисел на листке. – Наугад этим можно заниматься бесконечно. Надо понять принцип.

– Было бы чудесно, но у меня пока нет идей, – ответила Айрис.

– Доктору Максвеллу Коулу, профессору палеографии, – начал зачитывать он. – Что это? Письмо? А тут стих. «Здесь кто-нибудь есть?» Боже! Мне так нравилось это стихотворение в детстве. Такое жуткое… Я придумывал, что будет дальше, и никак не мог придумать. Приставал к матери, говорил ей: «Ну ты же писательница! Продолжи историю!»

– Здесь я это стихотворение чуть ли не каждый день вспоминаю. Вот и напечатала.

– Это вы напечатали? Что за доктор Коул, если не секрет? – спросил Дэвид.

– Скажем так, это не мой секрет, – сказала Айрис, которая решила, что чем меньше людей узнает о часослове, тем лучше.

Дэвид вертел листок перед собой.

– Странно. Строка какая-то кривая, – сказал он, присмотревшись. – Может, машинка сломана.

Айрис взяла листок из его рук и присмотрелась. Действительно, «в течение Троицына семестра» было написано прямо, а следующие за ними слова из стихотворения Де Ла Мэра как будто сползали вниз к концу строки. Айрис бы, наверное, ни за что этого не заметила, если бы Дэвид не сказал. У него глазомер, видимо, был лучше.

– С машинкой вроде всё в порядке. Остальные строки ровные…

В дверь громко постучали.

– Мисс Бирн, Дэвид не у вас? – раздался из-за двери громкий голос Джулиуса.

– Я здесь, – ответил Дэвид и пошёл открыть.

Айрис спрятала листок обратно в блокнот и на всякий случай положила «Ворона вещей» на полку под туалетным столиком. Она не знала, почему прячет книгу от Джулиуса. Может быть, просто потому, что обещала Дэвиду, что о её расследовании никто в доме не узнает, а может быть, потому что подозревала теперь всех. А тех, кто был в доме и в ночь смерти сэра Фрэнсиса, и в тот день, когда нашлась книга, она подозревала в два раза сильнее.

Джулиус, извинившись перед Айрис, увёл Дэвида на какое-то «семейное совещание», которое устроили после долгого телефонного разговора с адвокатами, и Айрис снова взялась за книгу, надеясь, что до обеда успеет проверить ещё несколько вариантов расшифровки автографа и его странной даты.

После обеда «семейное совещание» продолжилось, а Айрис ненадолго вышла прогуляться и проветрить голову, которая, кажется, была сейчас до предела забита цифрами и датами. Она втайне надеялась, что на свежем воздухе в голову придёт какая-нибудь стоящая идея, но нет… Прогулка, пусть и короткая, отчего-то показалась очень утомительной. Айрис мёрзла, хотя сейчас было немного теплее, чем вчера, и еле-еле