Читать книгу - "Золотой день - Яна Темиз"

Нет, невозможно все предусмотреть и продумать, просчитать последствия какого-нибудь незначительного действия или жеста. Поэтому и раскрываются убийства. Никто не в состоянии предвидеть все последствия, даже очень хитрые и предусмотрительные убийцы. Обязательно какой-нибудь лист застрянет за шкафом.

Вот что стоило, к примеру, убийце Лили (если таковой существует, а он, скорее всего, существует) приложить ее собственную руку к стакану? Или просто дать его ей? Тогда там были бы ее отпечатки – и пожалуйста: полная иллюзия того, что она приняла лекарство сама. Что уж она при этом думала: хотела свести счеты с жизнью, перепутала таблетки, была кем-то обманута и полагала, что пьет безобидное средство от головной боли, – все это было бы интересно только ее близким, но следствие пришло бы к выводу о несчастном случае или стечении обстоятельств, и этим дело бы и кончилось. Практически не начинаясь.

Или, например, то, что одна таблетка не полностью растворится в желудке, а сохранится где-то там в складках чего-то… бр-р-р… «Зачем тебе эти анатомические подробности? Неужели не противно? И для женского детектива не пригодится: дамы не любят натурализма, – пресек ее расспросы Кемаль. – Ты прими к сведению, что таблеток, как утверждают эксперты, было две, и одна растворилась, а одна не совсем, из-за чего химики и смогли ее изучить и сделать вывод, что она не фабричного изготовления». Ну кто мог это предвидеть?

Айше вдруг очень ясно представила себе, что должен чувствовать допустивший промах убийца. Если уж она так расстроена из-за ерунды, сидит на полу перед шкафом, тупо смотрит на него и приходит в отчаяние из-за невозможности что-то исправить, то что же говорить об убийце?!

Таблетка ладно, этого никто не смог бы просчитать, хотя, если подумать, можно было растолочь ее или растворить заранее. Но убийца об этом просчете (если они были: и просчет, и убийца) не знает. Такие подробности никому не сообщали.

А вот об отпечатках могли узнать или догадаться многие. Эту девушку-прислугу с таким пристрастием допрашивали, и муж наверняка в курсе, что на стакане не было отпечатков Лили, да и всем задавали по этому поводу столько вопросов, что нетрудно было догадаться, к чему они. И убийца должен быть в таком же отчаянии и расстройстве, как сидящая перед шкафом Айше.

И что он дальше будет делать? Так и будет, образно говоря, сидеть перед шкафом и ждать? Нет, подумала она, я во всяком случае не буду. Листок из-за шкафа сам не выползет, Кемаль придет не скоро, а я сделала глупость – мне ее и исправлять.

Она встала и вышла на кухню. И буквально через минуту нашла то, что хотела: длинные щипцы для переворачивания мяса на мангале. Кажется, они принадлежали еще к холостяцкому хозяйству Кемаля, поэтому она про них и не вспомнила.

Не сразу, но после двух-трех неудачных попыток ей удалось ухватить щипцами угол листа и изменить его положение так, что его стало нетрудно достать пальцами. Вот и все! Лист с неприятным шорохом скользнул по стене и был водружен на стол.

Очень просто. Вся операция заняла минут пять от силы. Надо было всего-навсего собраться с мыслями и с духом и действовать хладнокровно.

Айше отнесла щипцы на место и, садясь за стол, подумала: «Он тоже будет действовать. Соберется с духом, поймет, что совершил ошибку, что следствие все-таки ведется и смерть Лили не считают самоубийством или несчастным случаем, и будет что-то предпринимать. Помечется в отчаянии, как я, а потом будет непременно что-то делать. Убийца ведь всегда – человек действия. Иначе он не решился бы и на убийство. И он будет исправлять свою ошибку. Хорошо бы только, чтобы его действие не было еще одним убийством!».

Вновь обретенная схема подняла ей настроение, и Айше вернулась к началу своих размышлений. Нет, она не забыла их ход, она зачеркивала знаки вопроса, стоявшие в схеме между именами Софии и Лили, и вместе с тем понимала, что какую-то мысль упустила. Даже если ей сейчас удастся сформулировать все свои мысли, связанные с предположением о лжи и виновности Софии, – с эмоциями это сделать не так просто. А то, что она хотела ухватить за хвост, как рыбку, было не мыслью, а скорее чувством. Ощущением, что что-то не так. Что где-то рядом есть ложь, кем-то не очень хорошо продуманная или, наоборот, чересчур запутанная.

Она рассматривала схему, вспоминала, каким образом каждая из женщин пыталась оправдаться, обезопасить себя и отстраниться от этой истории. Ведь каждая старалась. И, наверное, так и должно было быть. Смерть, как и детектив, никого не оставляет равнодушным.

Да, без схемы пришлось бы трудно. Их было слишком много.

Десять женщин, прислуга, дочь одной из них и она сама, Айше.

Тринадцать. Минус два: спокойно вычитаем себя, сыщик не убийца, это закон жанра. И жертву.

Все равно слишком много.

Не годится ни для повести, ни даже для романа. Читателю будет сложно запомнить детали: имена, внешность, профессия, родственные связи каждой из десяти, нет, одиннадцати героинь должны быть описаны и проанализированы. И в конце книги читатель должен самодовольно сказать, что так и думал – это, конечно, она! С первых страниц было ясно.

Более честный читатель может и признаться, что уж на нее-то никогда бы не подумал, но и в этом случае ему нужно как минимум дать возможность сориентироваться в предлагаемой системе персонажей.

Хороший детектив не должен быть перенаселенным. Даже этот знаменитый французский фильм с зонгами, как у Бертольда Брехта, вместил всего «восемь женщин».

Нет, десять это чересчур. Когда каждая из них обрастет собственными связями и проблемами, число действующих лиц перевалит за сотню, характеры смажутся, и это будет совершенно нечитабельно. К тому же…

«К тому же, дорогая моя, ты пока ничего не пишешь! – оборвала она бесполезные рассуждения. – У тебя жизнь, а не роман, вот и работай с тем, что есть. Скоро Кемаль придет, а у меня, кроме мотива для Софии, ничего нового!».

Впрочем, ничего действительно нового он от нее и не ожидает – откуда? А вот разобраться в том, что имеется, хорошо бы сегодня. Мало ли, что случится завтра.

Айше пронумеровала женщин в схеме и стала делать сокращенные выписки. Возможность дать Лили лекарство, в сущности, была у каждой, но сделать это можно было только в том случае, если Лили приняла его добровольно и осознанно. Например, какая-то подруга и прежде давала ей какие-то таблетки или… да, врач.

Дилара. Она врач, и ей было бы легко убедить кого угодно принять любую таблетку.

Или та же домработница. Лили могла попросить ее принести что-нибудь от головной боли, а та подсунула ей… нет, слишком много допущений. Не могла же эта Гюльтен предвидеть, что у хозяйки заболит голова. Да и таблетки, если они были не такими, как всегда, могли вызвать у Лили подозрение.

Могла, могли, могло…

С возможностью не получалось. Айше абсолютно не помнила, уединялась ли с кем-нибудь хозяйка, перемещений и передвижений было так много, да и, не зная, какие точно взаимоотношения были между Лили и ее подругами, ничего не вычислишь.