Читать книгу - "Роковое решение - Анна Васильевна Дубчак"

смешаться с толпой. И всегда с капюшоном на голове. Она даже переобувалась, запасные кроссовки носила в рюкзаке. Мы обе понимали, что Оля – не птица, что не сможет перелететь из пункта «А» в пункт «Б» по воздуху. И что если попадется въедливый следователь, то может и разглядеть ее на камере.

Одежда, в которой она убивала, была вся в крови. Выйдя из дома, где пахло теплой кровью, в сад, Оля переоделась, сложила перепачканную одежду в пакет и вместе с ним выбралась из сада на шоссе, прошла метров пятьсот и там в укромном месте облила пакет приготовленным заранее бензином из бутылки и подожгла. После чего очень быстро и долго шла, пока не выбралась на железнодорожную платформу и села в электричку.

Понимала ли она, как рискует? Все эти попытки обеспечить себе алиби были, на мой взгляд, пустыми. Да и она это тоже понимала. Я же очень скоро призналась себе, что вообще не в состоянии придумать даже такой примитивный план с кино и прочими ее перемещениями.

Надо признаться, я думала тогда вообще только о себе. О своем алиби. Готова ли была к тому, что Оля предаст меня? Безусловно. В этом плане я обезопасила себя. Помимо алиби у меня в рукаве имелся и Олин мотив – она должна была, по сути, ограбить тетку. Она должна была вытряхнуть из ее шкатулки все драгоценности и подкинуть Шарову в сарай. Но, зная Олю и ее страх оказаться на улице и без гроша в кармане, что называется, она наверняка забрала все эти «сокровища» себе. И в случае, если ее вычислят и арестуют и даже если она укажет на меня как на заказчицу, я скажу, что понятия не имела о готовящемся убийстве. И проверить мои слова будет невозможно.

И ведь все прошло хорошо. Нас с Олей, конечно, вызывали в полицию, в Следственный комитет, допрашивали, просто завалили вопросами, и, судя по всему, никого из нас не заподозрили в убийстве.

Я реально плакала, и причин для этого у меня, помимо смерти тети, было много: я умирала от страха! Оля не плакала. Она просто сокрушалась и жалела тетю, считала, что ее убил Шаров. Да, мы обе все сваливали на него. Говорили что-то про кредиты, его долги перед тетей… Предположили, что он зарезал ее, чтобы не возвращать долги и чтобы украсть наличные из ее сейфа, который, кстати говоря, Елена никогда не закрывала, потому что хранила там тысяч пять-десять на продукты, и все! Остальное было на картах да на счетах в банках. Но откуда об этом знать следователям? Мы с Олей дружно утверждали, что тетка хранила там довольно много денег, но сколько точно, мол, нам неизвестно. Короче, мы закапывали Шарова капитально! И его, конечно же, обложенного со всех сторон уликами (один нож с отпечатками его пальцев на месте преступления чего стоил!), арестовали по подозрению в убийстве.

И в какой-то момент все стихло. И мы успокоились. Чтобы не сидеть и не киснуть дома, мы гуляли по Москве, и обе сошлись во мнении, что Москва теперь кажется нам другой. Что многое из того, о чем мы раньше не могли и мечтать, будет принадлежать нам. Торговые центры манили нас, примагничивали, и мы, пока еще не имея денег, теперь только и делали, что, мечтая скупить все понравившееся, переодевались в примерочных кабинках, порой хохоча до истерики.

Мы возвращались домой, и стены квартиры словно стискивали нас, давили и не давали дышать полной грудью. Мы задыхались. И больше всего боялись услышать телефонный звонок на домашний телефон – так звонила обычно Елена.

– Представляешь, – говорила Оля, и от страха у нее стучали зубы, – сейчас раздастся звонок, ты возьмешь трубку и услышишь ее голос. Что тогда будешь делать?

Да у меня от одного ее вопроса волосы шевелились на голове. А потом она, эта дурища, придумала шутку, за которую я готова была ее прибить.

Разложив под моей простынкой извилистой змеей нитку, Оля ночью, находясь с катушкой в соседней комнате, медленно сворачивала нитку, отчего под моей простыней кто-то словно оживал, змеился…

Я не сразу поняла, что происходит. Думала, что вообще схожу с ума или же в постели завелось какое-то насекомое. Пока не услышала хихиканье этой ненормальной.

Мы с ней тогда крепко поссорились. Я не нашла слов, чтобы объяснить ей, насколько мне страшно и тяжело. Оно и понятно – ей-то наверняка было тяжелее и страшнее.

А потом появилась в нашей жизни Плохова. Баба-следователь. Красивая, сил нет. Вцепилась в Олю мертвой хваткой. Вот все уже указывало на Шарова, мы даже успели расслабиться, а эта сука допрашивала Олю с пристрастием, просто выворачивала ее наизнанку. Просила по минутам рассказать, как прошел вечер, когда была убита Елена. С темой про кино все прошло гладко, да и как тут не пройти, если Оля на самом деле была в кино, смотрела «Мастера и Маргариту», у нее и билет имелся, да и камеры в кино позволили Плоховой убедиться в том, что Оля не врет. А потом? Куда она пошла потом? Что делала? Оля говорила, что гуляла. Что я дала ей денег (она выразилась «от барских щедрот»), и она просто гуляла по улицам, покупала уличную еду, садилась на автобусы, чтобы покататься, посмотреть Москву. Что настроение у нее было отличное, что она никак не могла нарадоваться тому, что теперь занимается у известного мастера-стилиста и впереди у нее вырисовывается отличная перспектива. Она предусмотрительно не называла улицы или кафе, где она могла бы перекусить или выпить кофе, понимала – повсюду камеры!

Да, убийцам в Москве сейчас трудновато! Это была ее коронная шутка.

Я по-настоящему испугалась, когда поняла, что Плохова взялась за Олю железными клещами. Она постоянно вызывала ее на допрос, изводила ее своими вопросами. Но если бы я знала, что будет дальше…

Как-то вечером Оля пришла и сразу же схватилась за сигарету. Курила прямо на кухне.

Я села напротив.

– Что случилось?

– Плохову нужно убрать. Звучит, конечно, ужасно, но еще немного, и я не выдержу, она меня расколет. Думаю, она что-то видела или же у нее есть свидетель, имени которого она не называет и пока что молчит о нем.

– Какой еще свидетель? – не поняла я.

– Возможно, меня видели в Жаворонках, когда я была в доме твоей тети.

– С чего ты взяла? – похолодела я.

– Да потому что она ведет себя так, словно у нее есть козырь, понимаешь? Будто бы она что-то знает.

– Да