Читать книгу - "Роковое решение - Анна Васильевна Дубчак"

Ребров не дал ей договорить:

– Гражданин Соснов должен был быть на сутках… Так, Соснов?

– Но мне позвонили… Попросили… – начал блеять Григорий, но его уже не слышали, Ребров с Борисом поспешили вывести Женю из его квартиры.

– Но где-то же она взяла ключи от квартиры! – не унималась она. – Вот только не надо мне ничего говорить!

И, резко выставив руку с растопыренными пальцами вперед, словно отгораживаясь от них, воскликнула Женя и бросилась по лестнице вниз.

Она задыхалась от гнева и собственной слабости. Она не понимала, откуда в ней эта уверенность в том, что в квартиру жертвы проникли с помощью ключей, находившихся у соседей. Вот если бы дверь ее была взломана – тогда другое дело. Но у Калининой крепкая дверь со множеством замков. Ее трудновато было бы сломать убийце, особенно если учитывать, что он не профессиональный киллер.

Убийство совершено дилетантом, человеком, даже не знакомым с анатомией. Ребров показывал ей снимки с места происшествия, она видела следы ножевых ран на теле Ларисы – убийца на самом деле бил в разные места: в грудь, живот, словно куда придется, хотя мог бы просто перерезать горло, тем более что жертва спала! Либо он действовал в страхе и торопился, старался нанести как можно больше ударов, чтобы уж наверняка женщина умерла. Либо со злости. Но откуда столько злости может быть в Чесноковой, которая знает Плохову (а ведь она-то метила именно в Плохову, не зная, что это совсем другая женщина) как следователя. Тем более что у нее и опыт убийства имеется, она же, судя по всему, убила Погодкину.

Да, точно. Оба убийства совершены одним и тем же способом – беспорядочными ударами ножа. Вот только Погодкина была убита ножом Шарова, а Калинина – тоже кухонным ножом, но только, как показала экспертиза, другим, и ножа этого на месте преступления не обнаружили. Нож более широкий, поварской.

Если первым порывом, желанием Жени было сбежать, уехать куда подальше от этих противных и, как ей показалось, насмехающихся над ней Бориса с Ребровым, то теперь, когда Женя почувствовала, что находится в тупике и что ей без их помощи не выбраться (да и Журавлев поймет, что она выдохлась и что все то полезное, что она делала прежде, – просто удача), она решила дождаться их и попросить Реброва позволить ей осмотреть квартиру Погодкиной на Арбате. А для этого (и до этого) все-таки уговорить Реброва задержать Веру Голубеву, причем сделать так, чтобы Чеснокова об этом непременно узнала. И провернуть предложенную Женей схему, сказав Ольге, что Вера во всем призналась и выдала ее.

Гнусное это дело, конечно, но полезное. Что поделать, раз эти подружки точно замешаны в убийствах?!

22. Август 2024 г.

Вера

Я не знаю, что это было за такси, что она так быстро все провернула. Должно быть, это такси летело по воздуху. Вернулась домой и спокойно так сказала мне: я все сделала.

И меня заколотило. Словно до этого мной кто-то руководил и я не до конца осознавала, что мы собираемся сделать. И вот теперь Оля вошла в мою комнату и сказала, что, мол, все сделано. То есть Елены больше нет.

Я никогда не задумывалась, каким образом она это сделает. Куда именно нанесет удар. Мне всегда представлялось, что это будет горло. Один сильный удар в сонную артерию – и все: кровь бьет фонтаном, еще немного, и человека нет. Такие сцены я могла видеть только в кино. Оля же видела это реально.

Я знала, что она выпила, прежде чем войти в дом тетки. Я дала ей ключи, и она вошла неслышно. Елена наверняка уже спала.

Я пыталась представить себе, как все происходило. Вот Оля входит в дом, прислушивается к звукам. Тишина. Кругом темно, и только свет от уличного фонаря освещает часть кухни. Тени старых яблонь колышутся, дробясь в кружеве занавески. Елена спит в своей спальне, похрапывает. Она так и не решилась на операцию, чтобы избавиться от храпа. Сказала, что ей до лампочки, храпит она или нет. Все равно спит одна и ее никто не слышит. Это означало, что они с Шаровым не спали вместе. Что она так и не впустила его в свою спальню. Разве что на полчасика…

Она всегда говорила, что любит свою огромную кровать и новый матрац, который обошелся ей в полмиллиона рублей. Она называла его «мой темпур», кажется. Я с трудом сдерживалась, чтобы не покрутить пальцем у виска, мол, ты что, тетя, с дуба рухнула? За каким лешим тебе тратить такие огромные деньжищи на какой-то там датский матрац?! Но не покрутила, ничего не сказала, просто подумала, что у богатых свои причуды. Со злостью, конечно, подумала: разве можно вот так бездумно тратить деньги? Это как же нужно любить себя, чтобы так поступать?! Но, с другой стороны, кого ей еще любить, как не себя? Я ей кто? Племянница, ее личный благотворительный вклад ради спасения своей же души. Кто знает, какие грехи за ней водились? Может, я и была ее спасением? А что, если она сама угробила своего мужа? К примеру, отравила его? Мало ли что она рассказывала мне о нем, о том, как они любили друг друга. Муж умер, оставив ей огромное состояние и сделав ее совершенно свободной женщиной. Кто знает, может, он, господин Погодкин, был тираном и мучил жену, унижал, угнетал ее, попрекал куском хлеба, изменял ей? Я же ничего не знала.

Но в тот день, когда стало известно о смерти Елены, мне ничего другого не оставалось, как только искать теткины грехи. Чтобы хотя бы в своей голове уравновесить то зло, что мы ей причинили. Понятное дело, что если Ольга попадется, то она не станет молчать и назовет имя заказчика. Мое имя назовет. Даже глазом не моргнет. И все ей тотчас поверят. Это и понятно, у меня же мотив.

Я нервничала, сто раз выпытывала ее, не видел ли ее кто, все ли прошло гладко, уложилась ли она во время, не найдут ли таксиста, который возил ее в Жаворонки. В Москву-то она возвращалась на электричке, потом на метро. Понятное дело, что совсем нигде не засветиться у нее бы не получилось. На вокзале повсюду камеры. Но и она не дура, в электричке ехала в одной куртке темно-зеленого цвета, в метро – уже в серой неприметной толстовке, чтобы