Читать книгу - "Бабочки Креза. Камень богини любви - Елена Арсеньева"

Лариса хмыкнула и удалилась.

Глаша покачала головой, облегченно вздохнула и повернулась к Аглае:

— Ой, я уж думала, она тебе глаза выцарапает. Будь с Иван Григорьичем поосторожней — он ведь ни одной юбки не пропускает, ему все равно, что клиентка, что прислуга.

— И тебя не пропустил? — усмехнулась Аглая.

— Нет, обошлось! — Глашино хорошенькое личико так и расплылось в улыбке. — Говорит, я для него слишком проста. А мне и ладно. Больно нужно, чтобы товарищ комиссарша мне волосы повыдергала!

— А кому она их выдергивала? — с любопытством спросила Аглая. — Доктору? Дамам-клиенткам? Так это ж сколько волос!

— Ты думаешь, к нему только дамы ходят? — покровительственно поглядела на нее Глаша. — Нынешние-то барыни советские, жены теперешних начальников, командиров да комиссаров, они же чурки чурками! Они ж слова такого — «массаж» — в жизни не слышали. Им же скажи — перед доктором раздеться догола — они ж чеку сюда приведут! Нет, дурной нынче клиент, так сам доктор говорит. Народу у нас мало. Редко-редко кто из дам забредет морщины на мордашке разгладить, а то все по большей части мужчины — то радикулит кого разломит, то шею у кого сведет… И все вприпрыжку убегают, просто песни от счастья поют. У нашего доктора руки поистине волшебные, говорят, он вовсе обезножевших заставлял ходить. Что ему какой-то радикулит, в два счета вылечит! Да только мало платят, — Глаша вздохнула. — А если продуктами несут, то такой гадостью, что и в рот не возьмешь. У нас их барахлом целая кладовка заставлена. Ты туда не суйся, это только для блезиру, ежели с обыском придут, так пускай конфискуют. Там горох, керосин, селедка ржавая в газетах завернута… Я тебе потом другую кладовку покажу, потайную. Там и баранина, и мука белая, и масло сливочное, и сыры. Слава богу, господин доктор хорошо живет. Думаю, у него немалые сбережения сохранились от прежних времен. Сытно живет. И прислуге у него сытно!

— Сытно… — повторила задумчиво Аглая. — А все же прежняя кухарка отчего-то уволилась. Или ей товарищ комиссарша волосы выдирала, ревновала ее?

— Вот уж нет! — захохотала Глаша. — Она даже не против была. Я тут такого навидалась… ну чисто содом и гоморра. Но мое дело — сторона. Господа пускай как хотят забавляются, а мне дело делать надо. И ты это тоже усвой, девушка, если хочешь на теплом месте пристроиться. Хотя… чует мое сердце, ты здесь тоже не задержишься.

— С чего ты так решила? — озадачилась Аглая.

— Уж очень ты красивенькая, — простодушно сказала Глаша. — И вид у тебя благородный. Не на кухарку похожа, а на барышню. Или Иван Григорьевич тебя в постель затащит, и тогда товарищ комиссарша тебя со свету сживет, или не затащит и выгонит за неуступчивость. А может, с матросами сбежишь. Как Наташка.

— Какая Наташка? — с самым незаинтересованным видом спросила Аглая, хотя сердце ее так и подскочило.

— Прежняя кухарка. Она тоже вроде тебя была. По виду из благородных. Кофей отменно варила! Как раньше, при царе-батюшке, в кофейне на Большой Покровке подавали. Я-то не пробовала, но так доктор говорил. А вот ни суп, ни кашу она толком сварить не могла. Но Иван Григорьевич никогда ее не бранил, видать, сильно она ему нравилась. И что ты думаешь? Наташка возьми да и сбеги с матросом! Ну, уж у него-то снисхождения не жди, он небось не потерпит подгорелой каши!

— Да разве матросы кашу едят? — изумилась Аглая.

— А что ж они, по-твоему, едят? — не меньше изумилась Глаша. — Кашу, само собой. Пшенки котел наварят — и ну наворачивать.

— Не понимаю, — вернулась Аглая к теме, которая волновала ее гораздо больше, чем матросское меню, — почему товарищ комиссарша не ревновала прежнюю кухарку к господину доктору?

— Сама не знаю, — сказала Глаша. — Я тоже об этом думала. Но они как подружки были. Бывало, сядут вдвоем в гостиной — и все болтают или шепчутся о чем-то…

Да, загадочно. То, что Лариса была хорошо знакома с Натальей, Аглая давно поняла. Но в чем секрет такой нежной привязанности?

— А товарищ комиссарша с господином доктором давно знакома?

Задавая каждый новый вопрос, она страшно боялась, что Глаша не захочет отвечать. Но та, видимо, просто истосковалась по возможности почесать язычок, поболтать о странностях хозяина и тараторила, как из пулемета строчила. Следовало только опасаться, что вот-вот войдут предметы неистовых сплетен — и интересному разговору будет положен конец.

— Да уж давненько! — кивнула Глаша. — Думаю, они и раньше знакомы были, еще до тех пор, как доктор в Нижний переехал. Сколько раз слышала: они то Москву вспоминают, то Петербург, то Варшаву, то разную заграницу. Я и названий таких не знаю. Париж… Да разве это мыслимо — побывать в Париже! — Глаша всплеснула руками. — А они были.

Аглая понимающе вздохнула.

— Я тебе вот что скажу, — с таинственным видом прошептала вдруг Глаша. — Они очень давно знакомы, еще с молодых лет. Я сама слышала, как однажды товарищ комиссарша кричала: «Я тебе свою молодость отдала, свою девичью молодость, а что получила взамен? Дурную славу! А сейчас? Не могу больше! Надоело! А ты ведь говорил, что бросишь к моим ногам весь мир!»

— А он? — едва смогла выговорить потрясенная Аглая.

— А он уговаривает ее. Мол, осталось потерпеть немного, вот-вот они с Хмельницким работу закончат и ее, комиссаршу-то, повысят, и тогда она сможет добиться в Наркомате иностранных дел всего, чего угодно. Их и за границу выпустят, и то, и се.

— И что она в ответ?

— Говорит, мол, это будет ее рук дело, сам же он палец о палец не ударил.

— А он?

— Ну, он возмущается: ничего себе, палец о палец не ударил! А чья ловкость рук обеспечит тебе королевскую жизнь? Замок, авто, бриллианты… Только знаешь, что я думаю?

— Что?

— Врет он все. Ну и много ли он массажами своими заработает? Нет, ничего не говорю, мы тут живем — грех жаловаться. Но чтоб замок и авто… И чтобы бриллианты… Вранье!

В это мгновение вдруг зазвенел, знакомо-припадочно зашелся колокольчик в прихожей. У Глаши мигом сделались испуганные глаза, она опрометью понеслась к двери — и оттуда донеслось ее аханье:

— Кто? Ты-ы? Да как ты могла, бесстыжие твои глаза… Да еще со своим красным матросом… — И тут же Глаша испуганно взвизгнула и принялась, грохоча засовами, отпирать двери, приговаривая: — Сейчас, сейчас, только уберите, Христа ради, вашу бомбу, господин капитан!

Аглая шагнула было к прихожей посмотреть, что там происходит, но тут входная дверь распахнулась, чуть не пришибив ее, и в приемную ворвалась Наталья, кинулась в сторону кабинета. Следом саженными шагами двигался огромный рыжий матрос Гаврила Конюхов, досрочно и явно незаслуженно повышенный Глашей в звании. В одной руке он сжимал огромную деревянную, по-бутафорски неуклюжую гранату, в другой — «маузер».

Аглая поняла, что времени жить у нее осталось полминуты, даже меньше. Ровно столько понадобится Наталье, чтобы обнаружить, что в кабинете никого нет, обернуться, развернуть шагавшего за ней Гаврилу — и увидеть Аглаю, застывшую за дверью приемной. Конечно, Наталья немедля узнает ту, которая вчера самым роковым образом вмешалась в задуманный ход событий, и вряд ли станет тратить слова на выяснение с ней отношений. Крикнет Гавриле: «Стреляй!» — и тот беспрекословно послушается.