Читать книгу - "Улыбка химеры - Татьяна Юрьевна Степанова"

- Живем вместе, - ответила Катя, снова всхлипнув. - Он из Клина, автомастерская у него там. Сначала ничего все было, а потом пить приловчился, представляешь? Сколько раз бросала его вот так (в душе при этом она ухмыльнулась), думала - все, конец! Так нет, заявится, на колени ухнется, прощения просит. Крест, просто крест какой-то! И бросить жалко, и нести тяжело. Это не крест - чемодан без ручки. А ты что тут одна кукуешь? Тоже с парнем поцапалась?

- Его посадили. В милиции он. Сегодня там была - не отпускают… Я просила, умоляла - нет, говорят, следствие какое-то.

Катя замерла. Так. Эх, права пословица: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Но отчего это люди, хоть и пьяные, чаще всего откровенничают с незнакомыми?

- За что посадили-то? - спросила она шепотом. - За наркоту, что ли?

- Брата моего старшего убили. Два дня назад, - Эгле провела по лицу рукой, смазывая разом выступившие из глаз слезы, - а его в убийстве обвиняют. А он не мог Витаса убить. Я знаю. Он ни в чем невиновен.

Катя сгребла скомканные десятки (их набрали в машине Колосова из всех кошельков. Именно десятки в количестве ста сорока рублей - Колосов заявил, что это то, что нужно для колорита). Катя кивнула бармену, и тот принес им еще по бокалу джина и забрал деньги.

- Выпей, - сказала она, - тебя как зовут?

- Эгле. - Зубы Таураге стучали о край бокала.

- Выпей, успокойся. И объясни толком. Я не понимаю, а почему менты решили, что твой парень брата твоего мог убить?

- Витас его ненавидел. Витас, брат. - Эгле снова резким движением вытерла слезы. - А он муж мой, мы два года уже вместе. Ну, ссорились, конечно, как и вы, как все. Твой пьет, а мой играет. В карты, в рулетку. И всегда в одних долгах. Бывает, и деньги у меня берет - проигрывает все до копейки. Не везет ему. Он горячий, азартный. Ну, брата все это доставало, психовал он, ругал меня дико. Ну и с ним они ругались. Но не мог, не мог он его убить! Я же его знаю. Пусть он сумасшедший, дурак отчаянный, но он добрый. И меня он любит. Никогда бы он этого не сделал.

- Ты его тоже, наверное, сильно любишь? - спросила Катя.

- До смерти, - Эгле схватила ее за руку, - даже стихи ему пишу, представляешь? Никогда со мной такого не было. Ничего поделать не могу. Если его посадят, осудят, куда мне тогда? Из окна только останется на тротуар. Или с моста в воду.

- Выброси из головы, слышишь? Ничего с твоим парнем не будет. Подержат немного и выпустят, - уверенно сказала Катя. - И не смей даже думать о… Слушать даже не хочу. Лучше скажи, что за стихи ему пишешь? Про любовь?

- Про все. Про то, какой он. Хочешь, прочту?

- Прочти, - кивнула Катя (все же стихи лучше прыжка в воду с моста).

- Сейчас… Вспомню. - Эгле глубоко вздохнула. - Вот я ему недавно написала… Погляди - красив и строен темноглазый смуглый горец. Черный жемчуг средь сокровищ, бриллиант среди рубинов, золотой орел небесный в стае вспугнутых ворон. Вот он едет по дороге, - тут голос Эгле дрогнул, - конь ступает легче ветра впереди точеной тени. Тонкий силуэт на солнце точно вырезан навеки и оттиснут в моем сердце Сулеймановой печатью. Как его могу забыть?

И Катя подумала: слышал бы Никита, как задержанного, водворенного в скарабеевский изолятор Газарова-Алигарха эта нежная, хрупкая, пьяная блондиночка именует "бриллиантом" и "золотым орлом небесным". Какие разные слова есть для одного и того же человека! У Колосова - фигурант, подозреваемый. У влюбленной Эгле - "черный жемчуг". Как к этому относиться? С усмешкой, с печалью, с юмором, завистью, грустью? Как?

- Здорово. - Теперь Эгле всхлипнула. - Я никто. Ноль. А раньше балетом занималась, танцевала. И здесь тоже. Давно. Теперь разучилась.

- И что же сейчас делаешь?

- Ничего, просто живу. Ни гроша нет своего. У Георгия тоже, да еще он играет. Так, когда выиграет - живем: пьем-едим, барахло покупаем. Если проигрывает, а это почти всегда… Ну, что делать, приходится клянчить у людей.

- То есть как клянчить? Эгле горько хмыкнула.

- Очень просто. Человек один есть. Хороший. Очень хороший. Старше меня. Несчастный он. Помогает мне всегда, когда трудно. Всегда. В общем, это та же милостыня, но… А что делать? Жить надо. Как" ты сказала про чемодан? И бросить жалко и…

- Нести тяжело, - повторила Катя, - это верно. Ей очень хотелось спросить: что это за человек, что помогает Эгле? Не Салютов ли, часом? Но она не представляла себе, как это сделать, не вызвав ненужных подозрений.

- Прочти еще раз стихи, - сказала она (авось, пока Эгле читает, нужная комбинация фраз сложится). - Про горца. Он что, правда горец у тебя?

- Из Владикавказа. Давно уже в Москве, учился здесь. Если бы ты его только видела…

- Красивый парень?

- Для меня самый-самый. Никто, кроме него, понимаешь? Я ребенка от него хочу. - Эгле отодвинула пустой стакан. - И чтобы была точная копия отца - линия к линии.

- Точная копия? - Катя улыбнулась. - Ну прочти.

Но повторить своего "горца" Эгле не успела. Тень легла на столик. Катя подняла голову - два незнакомых парня. Один высокий, крепкий, довольно приятный, если бы не перебитый нос. Второй - ниже ростом, худой, бледный и на вид гораздо моложе. Высокий одет в рокерскую куртку на заклепках. Его спутник - в дорогое коричневое пальто из ламы с роскошным меховым воротником, которое, увы, смотрится на его субтильной фигуре как прадедушкин сюртук.

- Привет, - поздоровался высокий, - ты вот где, оказывается. Э, да ты, Эгле, хороша уже. А это кто с тобой - подружка?

- Отстаньте все, оставьте нас в покое, - забормотала Эгле.

- Пьяная в стельку, - сообщил высокий своему спутнику, словно тот был слепой и сам не видел, в каком состоянии Таураге.

Катя смотрела на них: кто такие? Вроде по виду - богатенький мальчик-буратинка и его личный шофер-телохранитель. Кто они? Знакомые Эгле? Или же… судя по описанию Колосова, это…

- Филипп… Я не знаю, что делать, куда мне идти, к кому обратиться.

Эгле словно очнулась от забытья, узнала стоящих перед ней