Читать книгу - "Искатель, 1996 №3 - Игорь Данилович Козлов"

— Да нет, не нужно. Мне проверять нечего. Была у меня, правда, одна картина. Но вчера я ее…

Скрипнула дверца шкафа.

— Что вы вчера? — насторожился участковый.

— Спрятал в шкаф. Для надежности, — сказал Федор хриплым голосом. — Здесь она и лежит, — показал он лейтенанту сверток. Потом, прикрывшись дверцей шкафа, щелкнул замочками кейса.

— Была у меня еще некоторая сумма денег… Семизначная! — многозначительно сказал он.

— И что? Да говорите же!

— Таковой она и осталась.

Вытащив кейс на свет божий, Фотьев на мгновение приоткрыл его, чтобы инспектор мог увидеть две банковские упаковки.

— Значит, у вас все в порядке? — разочарованно спросил лейтенант. — Чем же вы так огорчены?

— Я? — искренне удивился Федор. — Ничуть. Вам показалось.

— Ну что же, очень рад за вас. Странно, странно, — пробормотал он, вставая. — Мы точно знаем, что кто-то из «тойоты» побывал в вашем подъезде.

— Может, они в какой-то другой квартире работали?

— Вряд ли. Преступники, как правило, выбирают самый простой и надежный вариант. Где нет сигнализации, берут ценности днем, когда хозяева на работе. Отмычкой или, кто понаглее, фомкой взламывают дверь.

— А вы уверены, что на этой «тойоте» разъезжают преступники? Ее же и без номера отыскать — проще пареной репы.

— Нас это тоже удивляет. Но так показал свидетель, единственный, у которого не полностью отшибло память. Очень красивая, говорит, девушка была. И культурная. Он по профессии композитор, так она часа два с ним о музыке трепалась, пока не поймала момент подсыпать лекарство и вырубить его. Но он язвенник, пил мало, вот и вспомнил кое-что. Ну что же, извините за вторжение. И большое спасибо за помощь. Номер машины вы, кстати, не запомнили?

— Какой машины? — не понял расслабившийся раньше времени Федор.

— Да «тойоты» этой, — нахмурил брови лейтенант. — Последний телерепортаж с выставки был два с лишним месяца назад, так что «на прошлой неделе» вы могли видеть машину только живьем.

Фотьев почувствовал, что начинает потеть.

— Извините меня, пожалуйста! Я… Я пошутил.

— А… Бывает, бывает. Но если что вспомните — звоните!

Лейтенант вежливо взял под козырек и аккуратно закрыл за собой дверь.

А он ничего… Соображает.

Пересчитав на всякий случай деньги, Федор швырнул кейс в шкаф.

Надо бы долги развести. Игрушку Антошке купить. Еще что-то… Ах да, куртку.

Федор достал из шкафа картину, добрался до своего любимого кресла, уставился невидящими глазами в окно.

Почему все цело-то? Кто же ты на самом деле, будетлянка? И где теперь тебя искать?

Он размотал холстину, покачал картину из стороны в сторону, выбирая оптимальное освещение.

Последним, прощальным взглядом смотрел на балерину солдатик с кукольным лицом. Воин был игрушечным и понимал это. Но будь солдатик живым, точно так же, церемониальным шагом, шел бы он навстречу пламени, не спуская глаз с красавицы-балерины. Потому что — война, потому что — нет выбора.

Федор опустил картину на колени, прикрыл глаза.

Как измельчало все… Картина — единственное, что тоненькой ниточкой связывает меня с ушедшим навсегда прекрасным миром. Но и ее я был готов отдать за ночь, проведенную со смазливой воровкой. Да и отдал, собственно. Другое дело, что картину почему-то не взяли. Юния… Неужели Будетлянию она на ходу придумала, когда номер с «мнемофагом» случайно не прошел? Она уже знала, что я люблю фантастику. То ли Окуджава, то ли Уэллс подсказал ей, как проще всего меня можно если не обмануть, то хотя бы заинтриговать. И она по ходу дела… У девчонки — богатая фантазия. Из нее бы хороший изобретатель получился. Или правильнее — изобретательница? Нет. Не надо путать грешное с праведным. Изобретательницей она была сегодня ночью, в постели. Так что же, получается — она где-то недалеко? Не в соседнем веке, а в соседнем квартале? Но тогда почему ничего не украдено?

Федор открыл глаза, встал с кресла.

А может, я все правильно сделал? Бабушка, ты ведь меня не осуждаешь?

Но балерина смотрела куда-то в сторону, в темноту невидимого зрительного зала, и не отвечала.

Спрятав картину, Федор взял бутылку, отвинтил пробку и наполнил последнюю свою неразбитую рюмку до краев.

Коньяк был совершенно безвкусным.

А ведь так и будет отныне. И коньяк безвкусным, и новая куртка ненужной. До тех пор, пока я не найду Юнию. Только вот где и как ее искать? Будетлянка. Будетляночка…

Она пришла через две недели — в простеньком ситцевом платьице и старом, давно вышедшем из моды пальто. Освободившись от него все тем же царственным жестом — но на этот раз Фотьев был начеку, — Юния молча прошла в комнату и села в кресло. Глаза ее лихорадочно блестели, щеки пылали натуральным румянцем.

— Налить коньяку? — спросил Федор первое, что пришло в голову.

— Нет. Мне не холодно. И вообще я теперь не пью. Я… Я сбежала от отца. И из своего времени. Брат помог. И даже документами снабдил, — усмехнулась Юния. Только теперь Федор заметил в ее руках маленькую сумочку. — Ты правда любишь меня? Или лапшу на уши вешал, лишь бы переспать со мной? — спросила она надменно.

— Правда. Я люблю тебя, — сказал Федор, подходя к креслу. — Замуж тебе за меня выходить, насколько я понял, нельзя, но это…

— Можно, — перебила его, — можно. Я ведь насовсем ушла.

Все-таки она моложе, чем я думал. Совсем девчонка. Потому-то ей и кажется все таким простым. «Насовсем ушла»… Как будто так легко — из одного своего времени уйти в другое. Я много раз пытался, а удалось только единожды. Когда с Викой развелся. Да и то лишь наполовину удалось. Часть меня, кажется, навсегда осталась там, в прошлом, вместе с маленьким Антошкой. У Времени длинные цепкие руки, но Юния еще не знает об этом.

— А ты уверена, что пахан… Что твой отец оставит тебя в покое?

— Вполне! — хрипло засмеялась Юния. — Если со мной случится что-нибудь плохое, ему не миновать марсианских рудников. Он знает об этом. А ты… Испугался?

Федор положил руки на ее узкие плечи.

— Нет. Когда-то у меня был первый разряд по самбо. И боевым мы баловались. Я могу возобновить тренировки.

Юния улыбнулась.

— Не надо. Они не посмеют.

— Я хочу, чтоб ты знала: я тебя теперь никому не дозволю обижать.

Юния поднялась с кресла, обвила руками шею Федора. Но, прежде чем привстать на цыпочки, долго рассматривала его лицо сияющими глазами.

Вот, ради этой минуты я и жил. Да еще ради Антошки. Если бы Вика нам его отдала!

— Слушай, а как