Читать книгу - "Хрустальная сказка - Макс Рейн"

в каком-либо деле, с помощью постоянных усилий мозг начнет сам прокладывать путь к цели.

– Если бы я знала об этом раньше! – ахнула Микаэла. – Я б давно стала знаменитой художницей. С детства мечтаю кем-то стать, но никто мне не сказал, что надо быть поконкретней.

Микаэла крутанула ручку на кресле и выпорхнула в следующий зал, а оттуда – в другой. Она заезжала в разные секции и стремительно из них выезжала. Антуан едва поспевал за ней. Было ясно, что девушка не раз бывала в этом музее и чувствовала себя в нем как рыба в воде. Но для Антуана экспозиция походила на дремучий лес, в котором легко потеряться.

Проходя мимо квадратного окна, он едва разглядел в свете горящих фонарей голые деревья и мерцающий за ними залив. И неожиданно для себя залюбовался. «Разве есть что-то на свете прекрасней того, что создала сама природа? – думал он. – Но люди любят искусственно созданную реальность. Зачем рисовать деревья, если вот они, стоят, все такие разные? Искусство – всего лишь дублирование чьего-то замысла. А может, и я занимаюсь чем-то противоестественным, стараясь спасти тех, кому предначертано уйти? – Антуан ощутил сухость во рту. – Ницше писал: "Падающего – толкни". Что он имел в виду? Кто дал ему право идти против воли самой природы? Мозг», – вдруг догадался Антуан.

Осознание обрушилось на него как ледяной душ. Это мозг решил за него, что можно испытывать новые методы на людях, сокращая или удлиняя их жизненный путь. Вся ответственность лежит на этом загадочном органе у него в черепной коробке. Только, если верить Газзаниге, мы никогда не найдем в мозге «зону ответственности», потому что это качество приписываем людям, а не мозгам. Антуан мысленно усмехнулся: «Слишком просто перекладывать ответственность на биологический субстрат. Слишком просто».

Уже через минуту они с Микаэлой стояли перед большим полотном.

– Это он, сам бог Аполлон, – с придыханием поведала Мика. – Работа Матисса. Художник создал его за год до своей смерти.

Антуан посмотрел на огромный, во всю стену, разноцветный коллаж и отметил:

– Похоже на врата рая.

Микаэла с удивлением подняла на него глаза, а потом уставилась на коллаж, как будто увидела его впервые.

– А ведь точно, – тихо сказала она. – Я никогда об этом не думала, хоть и бывала тут тысячу раз. Интересно, приходило ли это в голову маме? – задумчиво пробормотала Мика. – Она очень любила Матисса. – В ответ раздался знакомый звук напоминалки. Микаэла вздрогнула и сильно побледнела. – Она, кажется, меня услышала. —. – И что-то мне подсказывает…

Антуан крепко сжал ее руку.

– Это не она подсказывает, – тихо, но твердо сказал он, – это твой будильник сообщает что уже двадцать ноль-ноль и тебе пора двигаться дальше.

– Дальше? – переспросила она. – Но куда? Мы уже всё посмотрели.

– Подальше от мёртвых картин, поближе к живым людям. Пошли в пиццерию. Есть хочется.

Они вышли из музея. Микаэла всё ещё казалась растерянной, но свежий ветер с залива и прогулка через мост постепенно возвращали её к реальности. По дороге от Шепсхольмена они решили не возвращаться сразу в Эстермальм, а свернули в сторону Старого города.

В тёплой пиццерии пахло свежей выпечкой и базиликом. Антуан предложил сесть за столик у окна. Отсюда открывался прекрасный вид на черепичные крыши и шпили Гамла-Стана, горящие вечерней подсветкой.

– Мне всегда нравился этот вид. – Микаэла поставила кофейную чашку на стол и повернулась к окну, любуясь панорамой Старого города. – Ради него я, наверно, могла бы покинуть Эстермальм.

– А я никогда не хотел переезжать. – Антуан полил пиццу ароматным перечным маслом. – То ли привык, то ли еще что. Но мне в нашем районе комфортно. А тут… – Антуан тоже посмотрел в окно. – Тут, конечно, красиво, но… – Он замолчал и напряженно вгляделся в пейзаж за окном.

Микаэла заметила, как сузились его глаза.

– Что-то не так? – спросила она вкрадчиво, будто боясь напугать его.

Антуан покачал головой, заметив, что Микаэла устремила свой взгляд в том же направлении. Она не могла заметить того, что так взволновало его. Вечер, набережная, мелко дрожащие на ветру последние листья. И паркующийся неподалёку красный «Пежо».

***

– Ты где ходишь? – накинулась Фрейя на Лексуса, едва он ответил на звонок. – Уже четыреста двадцать пятый раз звоню!

– Придется позвонить четыреста двадцать шестой. Я только домой зашел, в туалет ужасно хочу, – буркнул он и отключился от связи.

Фрейя растерянно уставилась на экран. «Ну кто этих парней поймет? Зачем, спрашивается, отвечать, если можно сначала сделать свои дела? Или он хотел сообщить, что туалет ему важнее? Все они бестолковые, приземленные». Она тяжело вздохнула.

Вот и Козлина ее был таким. Ей вдруг вспомнился один случай. Они мчались вечером по пустынной дороге на его самокате. Фрейя стояла впереди, а он сзади. Ветер свистел прямо в лицо.

– Дай я порулю, – попросила она.

– Держи, – неохотно разрешил он. – Вот газ, а это тормоз. Так быстрее, так медленнее.

Фрейя схватилась за руль и рванула вперед, выписывая зигзаги.

– Руль держи! – кричал Козлина.

Впереди появился велосипедист. Фрейя резко свернула на обочину, самокат сильно накренился, она не смогла удержать руль, они оба упали в мягкую пыль. Фрейя не ударилась, но осталась лежать, одним глазом наблюдала за Козлиной. Ей хотелось, чтобы он бросился к ней, испугавшись за её жизнь. Но первым делом её парень подбежал к своему самокату, громко причитая:

– Весь руль согнула.

Лежать было бессмысленно. Фрейя поднялась. Выходило, что самокат для него важнее Фрейи.

Поток её мыслей прервал звонок Лексус.

– Что там у тебя стряслось? – спросил он сразу же, как только установилось соединение.

– Да, мой Козлина – настоящий козёл, – неопределенно ответила она.

– Он тебе что-то сделал?

– Нет, просто так, подумалось. – Мои родители решили развестись, неожиданно объявила она, выпучив глаза. Лексус хмыкнул. Было очевидно, что он смутился, словно не был уверен, что нужно говорить в такой ситуации – посочувствовать или поздравить. И решил промолчать. – Хммм, – протянул он чтоб чем-то заполнить повисшую в воздухе паузу, и покосился куда-то в сторону. – Они уже неделю как всё решили между собой. А я всё думаю, что это они такие загадочные? Ходят непринуждённые, легкие, как будто лишний вес оба разом скинули. Даже дышать стали иначе.

– Как это?

– Свободнее, как после приступа клаустрофобии. Когда отпираешь замки и вырываешься наружу. Что-то говорят друг другу, хихикают, ну прям как подростки.

– А что смешного? – окончательно растерялся Лексус.

– Да все это сплошной смех. Мама обычно недовольна и все время пилит папу: то без дела сидишь, то поздно пришел, то мало денег. Но