Читать книгу - "Пока смерть не разлучит нас - Кэролайн Грэм"

— В самом деле, мистер Доулиш? — только и мог сказать Барнаби, рожденный в 1941 году, через три года после того, как разбомбили кафе «Англетер»^[39].

— Теперь вы понимаете, насколько мне повезло. Я простой человек, никогда нигде не был, ничего особенного в жизни не совершил. И вот, практически в конце жизненного пути, я удостоен чести быть рядом… Имею возможность заботиться об этой прелестной… этой восхитительной… — Кабби, вконец растрогавшись, прижал красно-белый платок к мокрым от слез глазам.

Трой, отвернув лицо, проскользнул мимо, чтобы открыть калитку. Плечи его тряслись от смеха.

— Уверен, в более подходящее время Элфрида обязательно показала бы вам свою фотографию с Джеком на ступенях театра «Гейети».

— А этот Джек — он ее муж?

— Господи боже, нет, конечно! — воскликнул Кабби, из вежливости пытаясь скрыть изумление от подобного невежества. — Это Джек Бьюкенен^[40].

Следующим у Барнаби был намечен визит к Брокли. И не столько ради того, чтобы узнать, вернулась ли Бренда, сколько потому, что они были другими ближайшими соседями Холлингсвортов в переулке Святого Чеда и благодаря расположению своего дома могли засвидетельствовать правдивость слов Кабби Доулиша. Брокли, которые не спали той ночью и, вне всякого сомнения, высматривали сигнальные огни дочкиной машины, могли даже что-то добавить к его свидетельству.

Барнаби с Троем уже подошли к «Лиственницам», когда к ним опрометью кинулся Перро.

— Сэр, подождите! — крикнул констебль.

— Что такое? Что случилось?

— Мистер Марин велел передать, что она нашлась!

— Кто?

— Как это кто? Миссис Холлингсворт, сэр.

— Я и забыл, какой ты шутник, Обри!

Сердце Барнаби, бешено заколотившееся после марш-броска по переулку вдоль дома и по двору до задней двери, постепенно возвращалось к обычному ритму.

— Прости, — повинился Обри Марин. — Я обожаю драматизировать. Это сильнее меня.

Барнаби рухнул в кресло посреди патио в нескольких футах от недавно перекопанного пятачка земли. Он промокал платком багровое лицо и издавал странные звуки — то ли вздохи, то ли рыдания.

— Ты в порядке, Том?

— Нет, не в порядке. И все по твоей милости.

— Мне следовало бы сказать, что нашлось вполне приемлемое факсимиле миссис X. Ее воспроизведение, так сказать. Хотя «приемлемое» не совсем то слово, как ты увидишь. — Он двинулся к распахнутому настежь французскому окну. — Взгляни на это!

Вся собравшаяся в гостиной команда экспертов и Трой обступили стол, на котором лежал испачканный в земле полиэтиленовый пакет с логотипом супермаркета «Асда» и маленькая полупрозрачная файловая папка-конверт. Не снимая перчаток, Обри отогнул клапан конверта, вынул пинцетом полароидный снимок, размером примерно пять на пять дюймов, и положил на стол. Барнаби наклонился, чтобы лучше рассмотреть.

Та же женщина, что и на свадебной фотографии. Сомнений быть не могло, несмотря на отсутствие косметики. Лицо искажено гримасой отчаяния, губы сжаты так сильно, что от соблазнительного «купидонова лука» не осталось и следа. Кожа сероватая, хотя, подумал Барнаби, в этом, возможно, следует винить слишком яркую вспышку. Обеими руками женщина прижимала к груди выпуск газеты «Ивнинг стэндард» за четверг шестого июня.

Старший инспектор хотел заговорить, но Обри жестом остановил его, сказав:

— Подожди, это еще не все.

Похоже, проникшая под пластик влага все же не лучшим образом сказалась на содержимом папки. Опять-таки пользуясь пинцетом, Обри отогнул левый уголок фотографии. Под нею оказалась еще одна.

На втором снимке потемневшие расширенные глаза выглядели распухшими от слез. На лбу и сразу под челюстью темнели пятна, похожие на синяки. Пальцы, сжимавшие газету, были грязны и тоже с какими-то пятнами. Газета была от седьмого июня.

Самым скверным оказалось последнее, третье фото. На прелестный ротик миссис Холлингсворт невозможно было смотреть без содрогания. Нижняя губа разбита, на подбородке и шее запеклись струйки крови. На правой скуле след сильного удара, правого глаза почти не видно, так он опух. Она больше не казалась испуганной. Просто безучастно сидела, повесив голову. Сдавшаяся, избитая, неспособная сопротивляться. Волосы кое-как обрезаны, местами вроде бы просвечивает кожа, как будто выдран клок. Во рту — комок газеты, блузка на груди разорвана, к бюстгальтеру пришпилена страница «Сан» за субботу от восьмого июня.

— Иисусе… — выдохнул Трой.

Барнаби молча созерцал эту эскалацию страдания, лежавшую перед ним. За долгие годы службы ему, понятное дело, приходилось видеть и кое-что похуже, намного хуже, так что шок, который он испытывал, лишь отчасти был естественным следствием жалости и отвращения. К этим чувствам примешивалось возбуждение, вызванное тем, какой драматический поворот вдруг наметился в деле. Он уже давно принял тот факт, что такого рода возбуждение перед лицом чужих страданий — особенность его натуры, усугубляемая (если не требуемая) его профессией. Старший инспектор давно перестал корить себя за бесчувствие.

— Прямо целая куча дерьма подвалила, босс! — воскликнул сержант Трой, как всегда не лезущий за словом в карман.

Барнаби, в мозгу которого роилось множество новых предположений и догадок, не ответил. Переворачивая снимки пинцетом, он осмотрел обратные стороны, но не обнаружил ничего, кроме влажных пятен.

— А конверты? — спросил инспектор.

— Не помню, чтобы они нам попадались, но мы посмотрим еще.

— Поищите как следует. — Если на клейкой полосе конвертов остались следы слюны, это бы очень помогло следствию. — Выбор обоев не впечатляет.

Обои были полосатые, с умильными изображениями щенков, занятых своим естественным делом. Пускаемые ими струйки изгибались дугами в разных направлениях.

— Такие встречались чуть не повсюду, — согласился Обри. — Несколько лет назад.

— Сможешь заняться моим делом в первую очередь?

— Ладно. — Обри уложил пакет из супермаркета в прозрачный мешок с биркой. — Зачем, как думаешь, он их закопал?

— Может, не вынес их присутствия в доме, — пожал плечами Барнаби.

— Почему же тогда не сжег, не разорвал, не выбросил?

— Возможно, потому, что, если бы после выполнения всех требований его обманули, эти фото стали бы единственным, что он мог бы предъявить полиции.