Читать книгу - "Потерянная рукопись Глинки - Людмила Львовна Горелик"

за девушку. – Она не сбивала. Она, наоборот, говорила: «Потерпи, Иван! Женись, на ком отец велит. Знать, судьба наша такая!». Это я виноват, я не хотел терпеть. Виноват я, барин! Она ни при чем тут.

И он бухнулся в ноги помещику.

«Врет!» – отметил про себя Глинка. А вслух сказал:

– Подумай сам, Иван! Где твой разум был, когда ты с цыганкой связался, да еще бежать с ней надумал? Ну вот подумай: даже если б не поймали вас сразу, что бы вы делали: ни кола ни двора у вас, ни средств к существованию, ни даже паспортов нет! В канавах бы ночевали, под дождем да снегом, просили б Христа ради по деревням. Голые, босые, собаки б вас драли, мужики били… И ты на это хотел променять сытую жизнь в своем доме с молодой женой, ровней тебе?! Понял хоть сейчас, какой дурак ты был?!

Ванька, этот полный дурак, все так же стоя на коленях, поднял на барина вполне разумные глаза.

– Прости, барин! – сказал он с невыразимой печалью (о, композитор чувствовал эти оттенки голоса!). Прости, барин! Только на что ж нам жизнь дадена, ежели мы лишь о сытости думать будем? Это нельзя никак. И Христа ради пойдешь, ежели душа зовет тебя, и о сытости забудешь… Для чего живет человек – это вопрос большой. Навряд ли для сытости. Бог человеку душу дал, от зверя отличая. Для души и живет.

Глинка растерялся. Что он говорит? Не об этом ли он сам смутно догадывался, не смея выразить, предпочитая жить по привычке – как удобно?! В жизни много плохого, тяжелого, нужно думать о ее удобстве, иначе погибнешь. Устраивать жизнь надо. Что говорит этот темный парень, оборванец с синячищем на полморды его зачуханной? За дело его, знать, избили, философа самопального? Дурак! Какой дурак! Так не бывает! Не понимает он ничего! В кандалы его закую – самое ему наказание подходящее будет, беглецу строптивому! Глинка с трудом удержался от поспешного решения.

– Ладно, вставай, иди пока в лакейскую. Сиди там и не выходи никуда, пока я решу, что с тобой делать.

Когда Ванька вышел, композитор повернулся к роялю. Он сидел, запрокинув голову, и слушал, слушал… Музыка зарождалась, но не шла. В дверь постучали.

– Барин, Марья Ивановна велели напомнить, что к обеду пора. На веранде нынче накрыли. Ждут вас.

– Передай, что я не буду сегодня обедать! – ответил композитор.

Вскоре в его комнату вошла озабоченная сестра.

– Что случилось, Миша?

Он только махнул рукой и опять склонился над роялем. Мелодия возникла поначалу легкая и слегка грустная, как весна в этих краях. Маша, послушав минуты три, вышла на цыпочках. Он, положив ноты на край стола, быстро записывал только что рожденную музыку. Опять играл и опять записывал.

Уже смеркалось, когда он устало поставил точку, написал мелко в углу: «Починок» – и сыграл произведение полностью еще раз. Это была история любви крепостного Ромео и цыганской Джульетты – свободная, искренняя и светлая. И конечно, обреченная – потому что он знал: так не бывает.

Глава 29. Откуда эти ноты взялись?

Домой Леля вернулась с Сэнсэем и нотами. Сначала позвонила Потапову, потом принялась кормить кота. Пока кормила, думала: значит, все-таки Славик… Как ловко спрятал! В игрушках у детей. Или все же он не врет и это случайность? Стоял красный как рак и твердил, что детки у него шаловливые, что хочешь уволокут для игр. А девчонки головами мотают, тоже испугались: это Вайт, кричат, принес, мы не виноваты.

Потапов по телефону казался воодушевленным находкой, однако пришел, к ее удивлению, не очень скоро. Оказалось, заходил к Полуэктову.

– Мы с Анатолием решили отдать ноты на экспертизу: действительно ли это музыкант Бер? Молодой человек, концертмейстер Борисов, может и ошибиться. Возможно, это ноты вообще незначительные, рядовой музыкант их писал, двести рублей стоят. А мы вокруг них версию убийства строим.

Он забрал ноты и ушел.

После его ухода Леля загрустила: даже не успела она эти ноты как следует рассмотреть, вспомнить, уже не говоря о том, чтобы сыграть. Подумала-подумала и решила позвонить Вере Фогельсон – той однокласснице, которая ей ноты отдала еще в молодости, в семидесятые годы. Может, Вера что-нибудь помнит о них. Откуда они у нее-то взялись, если она не играет? Сама Леля смутно помнила что-то про родственника. Какой-то родственник отдал Вере ноты или приятель, Леля уже забыла. Что за человек? Может, он жив? Может, что-либо знает про эти ноты? Может, сам их писал, в конце концов!

Телефон искала долго: редко они с Верой перезваниваются. И вообще, в городе ли она, лето ведь. Она еще в прошлом году работала, так что летом могла поехать в отпуск.

Но Вера взяла трубку быстро. И голос был тот же, не изменился.

– Леля? – спросила она сразу.

– А я думала, ты меня не узнаешь!

– Голос тот же, – возразила Вера.

Леля засмеялась.

– И я твой голос узнала! А давай встретимся и проверим визуально – изменились ли. Ты