Читать книгу - "Крепость Бреслау - Марек Краевский"

Графиня фон Могмиц подняла его голову и напоила его водой. Каждый глоток был как ласка, как поцелуй.

Мок много бы дал, чтобы держать так свой горячий, измученный череп в сгибе ее руки, где он мог ощущать прикосновение ее шелковистой кожи, а двигаясь головой, — даже коснуться ее прекрасной груди.

— Praefectus vivit, quamquam vulneratus et pede aegrotus est^[25], — услышал Мок и почувствовал прилив тошноты.

Он повернулся на бок, и снова его голова оказалась в прохладных, нежных руках графини. Его сомнения затряслись, но на этот раз в ведре оказалась только темная полоса слюны.

— Nemo praeter te et praefectum vivus est. Aer per lucamin muro a machina factam influit et tibi saluti fuit. Postquamper exploratores inuentus es et nobis reportatus^[26].

Мок опустился на кровать, а графиня вытерла его орошенный потом лоб. Сообщение о смерти Вирта и Цупицы было нейтрализовано латынью.

Язык его обучения, который выполнял сейчас функцию языка тайного, был фильтром, через который пробирались картины прошлого.

Ориентируясь на понимание порядка lucam а machina factam и двойного дательного tibi saluti, Мок не допускал, чтобы в его голове появились воспоминания неразлучных друзей, Кастора и Поллукса из Бреслау, которые верно ему служили годами и которые из-за него погибли в подземельях города.

— Это были обычные бандиты. — Язык Мока уже эффективнее двигался в запекшемся рту. Глядя на изумленного Брендла, вспомнил одно слово из церковной латыни. — Latrones sine conscientia^[27].

Он закрыл глаза и вдруг почувствовал слезы под веками. Он зажмурился так сильно, что заболели его глаза. Не помогло. Слезы потекли на щеки и брызнули прожженными каньонами окаменевшего лица. Он не плакал после смерти своей матери, слезинки не проронил после смерти своего отца и брата. Он плакал в своей жизни только два раза: после того, как ушла от него его первая жена Софи, и теперь — после смерти Вирта и Цупицы.

Он почувствовал руку графини на своем лице. Открыл глаза. В них не было и следа слез.

— Ладно, — усмехнулся он ей. — Я уже насквозь испорчен. Плачу только из-за проституток и бандитов.

Графиня вздрогнула и посмотрела на Брендла. Начала жестикулировать резко. Мок чувствовал себя как на театральном спектакле, во время которого один актер играет сценки пантомимы, а второй объясняет его жесты. Он не говорил ничего, что не было бы предназначено для ушей охранницы, поэтому перешел на немецкий.

— Не плачь ни о ком! — Графиня подняла кулак, а профессор Брендел именно так дословно интерпретировал ее жест.

— Мы все встретимся в доме Отца! — Это Брендел уже прочитал с листа, покрытого стенографическими знаками. — Все, но мы позже всех в этом городе. Ты и я окажемся в доме Отца позже, чем все в этом городе, мы спасемся из этого ада!

Мок испугался, что графиня сошла с ума. Ее глаза, однако, были спокойны. Их взгляд был вдохновляющим и надежным. Перенесся он теперь на профессора. Стал решительным и утверждающим. Мок поддался также этому повелению, хотя в его сознании колотились назойливо две логических вопроса: почему другие умирают, а графиня и он сам могли бы жить? Почему к этим выжившим графиня не причислила профессора Брендла? Не спрашивал, однако, ни о чем, потому что думал, что глаза графини говорят: «Объясни ему все, Брендел!» Не ошибся.

— Я знаю ее рассуждения, капитан, — сказал профессор Брендел, послушный немому повелению.

— Она спасется, так как выполняет все условия, которые поставил Бог перед своими верующими в Нагорной Проповеди. Она нищая духом, это значит в ней есть имеет в себе детство божье. Вы знаете, что это значит, капитан?

— Не знаю, — выдавил Мок.

— Прошу потерпеть. Я вам все объясню. — Брендел уставился с удивлением в ясные глаза графини. — Графиня оценивает аксиологическим образом, как дитя. Он спрашивает родителей: «Он хороший или плохой?» Родители отвечают однозначно. Нет светотени. Отец не ответит: «Он немного хороший, немного плохой». Графиня просит Бога как Его дитя. А Бог отвечает через Библию. Это во-первых. — Брендел перевел дыхание и поднял палец вверх. — А во-вторых, откуда ребенок знает, что эпистемологическое преимущество заявления отца является правдой?

— Не знаю, откуда он знает, — вздохнул Мок. — Но у меня к вам просьба. Пощадите мой дрожащий мозг и говорите яснее.

— Хорошо, — улыбнулся Брендел дружески, как будто Мок был любознательным, но немного тупым студентом.

— А тогда откуда ребенок знает, что отец прав? Ответ прост: потому что ребенок доверяет своему отцу. Так и графиня. Она доверяет Богу. Таким образом нищая духом. Идем дальше. «Блаженны страдающие, ибо они утешатся». Графиня страдает — это ясно для каждого. Она считала Берту собственным ребенком. А вот несчастная девушка стала жертвой camificis horribilis, qui bis castris prae est^[28]. Кроме того, этот camifex постоянно comitem nostram per torment acmciat^[29]. Мстит за годы своей службы.

— Не понял, — сказал все более и более заинтригованный Мок. — Я не знаю слов camifex и tormentum.

— Camifex — это то же самое, что cruciator, кат, а tormentum — todolor corporisam datore factus^[30]. — Брендел выглядел обеспокоенным охранницей, которая начала прислушиваться к их беседе.

— Пожалуйста, продолжайте, это очень интересно. — Мок даже оперся на локоть.

— А теперь дальше. «Блаженны кроткие». Графиня не говорит. Страшное страдания забрало ее голос. Еще одно благословение касается жаждущих праведности: «Блаженны те, кто алчет и жаждет праведности».

— Да, — прервал Мок профессора. — Что она алчет и жаждет праведности, это очевидно. Она дала мне maginem cruciatoris^[31], чтобы мне всегда напоминало de necessitat eultionis^[32].