Читать книгу - "Искатель, 2003 № 03 - Журнал «Искатель»"

жизнь изменить? — поинтересовался я. — Ведь не старый еще, все можно наладить…

— Кому я нужен? Судимость — раз. Гражданской профессии нет — это два. К тому же инвалид — правая рука после той раны практически бездействует. И ни гроша за душой.

— Так как же ты живешь?

— Так и живу… Но… — Он вдруг придвинулся ко мне и, дыша прямо в лицо перегаром, сказал: — Тот бой, понимаешь… Им и живу. Это было то, ради чего стоило положить свою жизнь. И не жалею. Когда я давил этих гадов, когда я пускал их, сук, на дно, это было такое… Если я мог что-то сделать для своей страны, то вот это самое я и сделал.

«Эх, дорогой мой, — подумал я. — То, что ты сделал… Конечно, сделал все, что мог. Да только что от того изменилось? Вместо тех, кого ты распугал и пустил на дно, пришли десятки новых, еще более ловких, находчивых, хищных. Охотское море давно уже перестало быть нашим, российским морем. Хозяйничают все, кто угодно. Наживаются, жиреют на нашем добре…»

Впрочем, ничего этого я ему, конечно же, не стал говорить. Я только подозвал к столику бесполое существо с жиденькими слипшимися волосами и испитым лицом, именуемое здесь официанткой, отдал ей всю свою командировочную «заначку» и сказал:

— Вот тебе деньги, и сегодня ты будешь давать этому человеку столько вина, сколько он сможет выпить. Сколько сможет, столько и будешь ему подносить вина.

А что еще я мог для него сделать?..

Олег МАКУШКИН

НОМИНАЛ

Человеческая жизнь бесценна — до тех пор, пока за нее не назначена цена.

У меня остался только один патрон. Я понял это лишь через несколько минут после того, как отзвенело эхо последнего выстрела и отстрелянная ружейная гильза, дымясь, поскакала по лестнице, с характерным звуком пустышки выстукивая каменные ступени. Неровные, истертые ногами несчетного числа людей, прошедших здесь, эти ступени узкой винтовой лестницы, врезанной в толщу камня неизвестными строителями средневекового замка, олицетворяли собой вечность, на фоне которой мельтешение человеческих судеб воспринимается как перемигивание вспышек на испорченной кинопленке. К такому выводу я пришел, опустив свое дрожащее от возбуждения тело на надежную поверхность холодных твердых каменных плит.

Сердце неровными скачками мчалось прочь и никак не могло убежать из грудной клетки, ставшей такой тесной и для раздувшихся легких, и для подкатившего к горлу желудка. Тошнота, пульсация в висках, цветные огоньки, игриво мерцающие перед глазами, — уж не хватил ли я по л бутылки натощак? Нет, всего лишь убил троих людей. Насыщенный кислым запахом пороха, тяжелый воздух небольшого подвального помещения с трудом просачивается в легкие, он вязкий, как свежая патока. Запах пороха, запах сырости и… запах крови.

Кровь льется из порванной пулей артерии, алым ручьем струится по гладким камням и растекается на площадке лестницы большой темной лужей, поверхность которой тускло блестит в свете висящей под потолком электрической лампочки. Потом, медленная, тягучая, как красная ртуть, начинает капать со ступенек, спускаясь с одной на другую, и подбирается потихоньку ко мне, словно пытаясь дотянуться до убийцы того, чьи вены еще недавно были коридорами ее обиталища. Кажется, она шепчет что-то, так тихо, что падение пушистой снежинки кажется громом по сравнению с этим шепотом, и все же достаточно отчетливо, чтобы я ее услышал. Шепот проникает мне в голову, ложится на подкорку мозга, отпечатывая каждое слово огромными огненными буквами: «Ты убил! Ты убийца!» Эти буквы так велики, что едва помещаются в моей несчастной голове, грозя разорвать ее; я в отчаянии протягиваю руку и касаюсь пальцами красной жидкости, ожидая получить смертельный шок.

Прояснение сознания наступает внезапно. Как луч света, пронзивший свинцовую кучу грозовых облаков и осветивший полуживого от страха путника, скорчившегося под разбитым молнией деревом. Мои пальцы измазаны кровью. Что за гадость! Я брезгливо вытираю руку о штаны и встаю, передергивая затвор своего «Ремингтона». И вот тут-то понимаю, что магазин пуст и у меня остался только один патрон.

Три тела лежат на лестничной площадке. Прохожу мимо них, торопливо подбирая оружие и стараясь не глядеть на лица убитых. Два пистолета и компактный пистолет-пулемет, но обоймы почти пустые. Надо обыскать тела, чтобы взять запасные, и я начинаю методично обшаривать трупы, задерживая дыхание каждый раз, когда прикасаюсь к теплому еще телу. Перезарядив «Хеклер&Кох» запасной обоймой, наматываю ремень автомата себе на руку, чтобы крепче держать, закидываю ружье за спину и ухожу с площадки, продолжая подъем по лестнице.

Кровавое восхождение длится целую вечность. Последние двадцать ступеней, выводящие на верхнюю площадку лестницы, сплошь залиты кровью. Стараясь не поскользнуться, осторожно поднимаюсь наверх. С площадки ведет коридор в большую залу с зеркальным полом, освещенную электрическими люстрами. Темные стены и потолок сужают пространство, зала кажется меньше, чем на самом деле. Осторожно ступая по гладкому, как черный лед, полу, в котором отражаются желтые огни люстр, медленно пересекаю помещение, направляясь к двери в противоположной входу стене. Что там, за дверью? Помедлив несколько секунд, резким толчком распахиваю дверь и тут же отскакиваю в сторону, прячась за косяком.

— Не бойся, камрад, заходи давай, тут все свои, — раздается веселый насмешливый голос.

Несколько раз глубоко вздохнув, я захожу в комнату, расположенную за дверью, держа автомат наизготовку. Но эта предосторожность излишня — тут действительно все свои.

— Ну, как добрался? Нормально? — обращается ко мне невысокий крепкий парень с усиками.

— Нормально. — Я опускаю автомат и жму руку Владимиру Жванову.

— Привет, — улыбается мне Серж Чуйков.

— Привет.

— Здорово.

— Как дошел?

— Целый? Патронов много с собой? Могу поделиться. — Меня здесь рады видеть.

Я приветствую команду. Сюда, в эту маленькую комнатку с высоким потолком и расставленными вдоль стен дубовыми скамейками мы добирались по отдельности, и у каждого была своя Лестница. Но отсюда дальше мы пойдем вместе, одной командой.

— Ты последний, приятель, больше нам ждать некого, так сказал информатор. Еще полчаса отдыха, и выступаем. Напоминаю, идти придется быстро, на каждую секцию пять минут, проходим секцию, получаем бонус. Сколько противников и с каким оружием, неизвестно.

— Этот Петерсон просто псих. С него станется еще и ловушек понаставить.

— Это верно, могут быть и ловушки. А насчет того, кто псих, ты поосторожней. Мы и сами не в своем уме, раз ввязались в эту авантюру.

— Да, но три «лимона» баксов на дороге не валяются.

— Они-то не валяются, а вот мы