Читать книгу - "Потерянная рукопись Глинки - Людмила Львовна Горелик"

а сам не плошай. – «Это хорошо, что она так отнеслась… – думала Шварц между тем. – Хоть отвлечется. В трудных обстоятельствах всегда лучше действовать, чем слезы проливать». И между тем продолжала говорить:

– Надо и самим искать. Я привлекла к делу одного бывшего милиционера, он, хотя участковым служил, кое-что понимает в расследованиях, умный человек. Но пока что мы не много обнаружили. Кстати, что ты думаешь о Дашиной подруге Ирине? Они не ссорились в последнее время? Даша ведь с тобой, думаю, откровенна была?

Юля усмехнулась. Глаза-то не изменили печального выражения, но рот дернулся в подобии усмешки.

– Ира? Ну нет, убийцей я ее представить не могу. Нормальная девочка, они с младших классов с Дашей дружили: в музыкальной школе вместе учились. Что Даша в музучилище стала поступать – это Ирино влияние. Я ее на это не настраивала.

– Да? – спросила Леля. – Но ты ж училась музыке в детстве, мне помнится?

– Ну, училась немного… бренькала на пианино, иначе не назовешь, однако тяги к музыке не появилось, забыла быстро. И Дашу не настраивала, тут влияние подруги. Ира с раннего детства в музыкальной атмосфере росла… – Она запнулась и взглянула на собеседницу. – Ну, кому я рассказываю, тетя Леля! Вы ведь хорошо ее отца знали…

Леля кивнула.

– Не то чтоб хорошо, а просто Виктор – человек моего поколения, и очень известный был в городе.

– Да, – согласилась Юля и продолжила. – Даша не так серьезно, как Ира, музыкой увлекалась, однако вслед за ней решила поступать в музучилище. Это еще больше их сдружило. Ссорились они редко, мирились быстро. Что-то мне недавно Даша рассказывала про Иру… А, ей понравился один молодой человек, но он предпочитает Дашу, и та даже переживала, что их с Ирой это может поссорить. Ну, знаете, в таком контексте она говорила: «Мне подруга дороже, а он мне и не очень нужен».

– А что за молодой человек? Не назвала?

– Может, и называла, но я не помню. Ничего серьезного между ними не было – он Даше не слишком нравился, она просто мимоходом сказала, что, мол, Ирка ревнует, а ей самой он и не нужен вовсе. Мол, как Ирке это объяснить? Сами понимаете, тетя Леля, такую чепуху я не слишком внимательно слушала… К сожалению.

– Ладно, Юля, ничего – я и так знаю, о ком речь. Слова он доброго не стоит и вот, надо же, обеим понравился… Студент один.

– Да, кажется, студент бывший, – кивнула Юля. – Они не то чтобы поссорились из-за него, но все же маленькая черная кошка между ними пробежала. Даше он и не нужен был – скорее деловое общение.

Почти не плакали в этот вечер. Так, чуть-чуть, украдкой друг от друга. Сэнсэй, как только Юля позволила, уселся к ней на колени. Обе женщины решили, что он ее узнал, хотя видел давно – когда Юля приезжала в отпуск прошлым летом. Коты долго помнят, у них память очень хорошая.

На ночь выпили опять этих замечательных китайских таблеток и спать легли.

Глава 19. Отъезд и возвращение

В том 1842 году Глинка не только разочаровался в возможности счастья с Катрин, произошло важное событие и в его композиторской жизни. В ноябре состоялась премьера его второй оперы – «Руслан и Людмила». Было много волнений с ее постановкой, потом с реакцией публики, с отзывами критики. Оперу восприняли неоднозначно, что волновало композитора. Как и в «Иване Сусанине», здесь сплелись мысли имперская и национальная. Но совсем по-другому, чем в первой опере. Империя теперь воплощалась в огромных и разнообразных просторах, а национальное единство – в разнообразии национальностей, их населявших. Финская песня и половецкие пляски, своеобразие восточного и южного пейзажей (все отмечали красоту декораций) неожиданно слились в мощное единство. Удивляло, что национальная идея оперы не уводила Россию от Европы, произведение находилось в русле европейского романтизма. В то же время это была новая национальная русская опера, что признавалось всеми.

Глинку интересовало национальное своеобразие музыки разных народов. Он многому научился во время своей двухгодичной поездки по Италии и Германии. Теперь, разочаровавшись в возможности счастливой семейной жизни на родине, композитор мечтал о второй длительной зарубежной поездке. Конечно, его влекло желание новых встреч с великими музыкантами Европы, стремление показать европейской публике себя… Но было и другое, глубоко личное. Он просто хотел уехать из Петербурга. И климат здешний ему не подходил, и, главное, нервы были издерганы длительной судебной тяжбой и лавиной сплетен. Его эстетическое чувство страдало от некрасивости собственного положения: обманутый муж, не умеющий решить проблему развода благородно; нерешительный влюбленный, принесший только страдания объекту любви; разочарованный, отчаявшийся, не нашедший счастья мужчина.

Он мечтал уехать в страну, где при взгляде на него не будут тотчас вспоминать его не слишком красивую и мучительную историю. Однако, будучи участником затянувшегося судебного процесса, он долго не получал разрешения покинуть пределы России. Такая возможность представилась только в 1844 году, когда дело начало поворачиваться в его пользу. Процесс развода к этому времени интересовал композитора меньше, чем путешествие. Он уехал сразу, после недолгих приготовлений. В Париж, в Париж!

Не будем занимать читателя долгими описаниями его музыкальных побед и достижений в Париже – они были, хотя и не в таких количествах, о которых он мечтал и которых заслуживал. Глинка познакомился с ведущими музыкантами Европы и, в свою очередь, произвел некоторое впечатление на парижан. А самое главное – впитывал новые музыкальные веяния Европы и знакомил европейских музыкантов со своими оригинальными идеями.

Удачно складывалась здесь и личная жизнь: Глинка уже не стремился жениться, его привлекали свободные, необременительные для обеих сторон отношения (сейчас это назвали бы гостевым браком). После расставания с ангелоподобной блондинкой, единственной своей законной женой Марьей Петровной, он возненавидел всех блондинок: они казались ему лживыми. Будучи в Андалузии, он сетовал на неожиданно большое количество светловолосых дам среди андалузок.

Да, Андалузия тоже стала близким ему местом: пожив год во Франции, он перебрался в Испанию, которая принесла еще больше