Читать книгу - "Ловцы черных душ. Дело летающего ведуна - Роман Валериевич Волков"

нотки. – Я ведь, когда мне отец Глеб поведал про эту операцию, сперва так и подумал, что больно уж на провокацию охранки похоже, а потом стал глубже копать и передумал. Эх, видать, надо было довериться интуиции, а не анализу… Но и соблазн был велик. А если бы это и вправду была бы акция местной боевки? Или даже некоего загадочного революционера-одиночки? Тогда просто преступно было бы упустить такой шанс. Я решил разыграть перед вами эту глупую комедию с падучей… Я был уверен, что мне в одиночку удастся докопаться до истины и собственноручно задержать убийцу либо…

– Либо? Что вы имеете в виду, Нестор? – насторожился Муромцев.

– Ну… Я хочу лишь сказать, что, если бы я увидел в нем не просто безумного фанатика, зверя и убийцу, но наивного, хоть и отчаянно жестокого, борца за справедливость, одержимого благородным порывом… Я не хочу с вами лукавить, Роман Мирославович: возможно, в этом случае я не стал бы сдавать его жандармам. Вместо этого я намеревался потребовать от него прекратить убийства!

– То есть явиться с повинной?

– Может быть, и это. – Барабанов внимательно разглядывал дальний угол камеры, где сочилась вода и штукатурка, потемнев, отстала от стены. – Но я скорее хотел порекомендовать ему отправить признательное письмо и пуститься в бега… В Америку, скажем, или, наоборот, куда-нибудь на Сахалин и оттуда в Японию…

Муромцев присел на край железной кровати рядом с товарищем. Он потер ладони, глядя куда-то в пол и спросил выдержанным тоном:

– Скажите, Нестор, вы что же, действительно являетесь…

– Нет, что вы, Роман Мирославович, наши пути уже давно разошлись! – Барабанов вскочил и принялся расхаживать по камере, кутаясь в полосатую робу. – Безусловно, в какой-то мере я по-прежнему считаю себя членом Движения и по-прежнему считаю остальных его участников своими братьями и сестрами. Но увы… Я слишком быстро понял, что Движение ведет нас определенно вперед, но вперед и вниз, а не наверх, как все мы думали вначале. Немногие из моих соратников понимали, что на самом деле происходит. Я не успел донести до них это. И вот теперь хотел лишь вразумить этого несчастного боевика, чтобы исправить свою ошибку. Но самое главное – эти несчастные студенты… – Барабанов остановил на секунду свои судорожные метания и замер с лицом, искаженным страдальческой гримасой. – Вы не представляете, насколько они доверчивы и простодушны! Я знаю, я сам таким был – «юношей бледным со взглядом горящим», верил в идеалы революции, в прекрасный новый мир, который ждет нас… Словом, утопии и фантазии, утопии и фантазии… Поймите, я должен был защитить их. Они ведь думали, что в Движении все участники такие, как они, чистые безгрешные идеалисты. Я сам однажды пребывал в подобных заблуждениях и жесточайше поплатился. Нельзя было позволить им пройти по моим стопам. Итак, я решился пойти на жертву. Пускай я сам возложил на себя эти обязательства, обязательства перед этим бедными юными студентами, перед честными людьми, что есть еще в Движении, перед самим собой наконец, перед тем Нестором Барабановым, который был молод и чист помыслами. А главное, перед вами, Ловцами черных душ!

Барабанов направил пылающий взгляд на гостя, протянул вперед тощие руки, до локтей вылезавшие из рукавов тюремной робы, и попытался упасть на колени, но Муромцев, мгновенно среагировав, подхватил товарища и усадил его рядом с собой на железную койку.

Арестант уткнулся лицом в ладони и затараторил:

– Да, да, я понимаю, насколько виноват, что сразу не признался вам, но сами подумайте, что бы это изменило? Я прошу вас постараться простить мне мое мальчишество, по крайней мере моя жертва не была уж совсем напрасной: если бы не она, то жертвами разъяренного убийцы мог стать не только этот чиновник, но и десяток студентов и даже, возможно, жандармы и…

– Чиновник был подсадным полицейским, – глядя перед собой, остановил его Муромцев. – А Валуа на самом деле специальный агент охранного отделения. Он, безусловно, и вправду жестокий разъяренный маниак, но вовсе не тот, которого мы ищем. Ваша первая догадка оказалась верной, Нестор, все произошедшее было провокацией. Я сожалею…

Барабанов сжал голову руками и мучительно застонал.

– Ох… Но по крайней мере, мне удалось защитить студентов. Никого из них не арестовали? Верно? Ха! Ну и дурацкие же костюмы у них были! Зато теперь их точно никто не сможет опознать, да и никаких серьезных обвинений им предъявлять, скорее всего, не будут. В отличие от меня. И вас. Что же я все-таки натворил, Роман Мирославович? Что теперь будет с Ловцами черных душ? Ведь этот агент теперь донесет, что мы сорвали эту его гениальную операцию.

– Да, – глухо ответил Муромцев, стараясь не смотреть собеседнику в глаза. – Наверняка он уже сообщил своему начальству. Возможно, мы все уже висим на ниточке. Мне стоило немалых трудов оказаться здесь раньше охранки.

– Хорошо. Это хорошо, что у нас есть возможность поговорить теперь. Потому что я хочу рассказать вам кое-что, чего не рассказывал ранее… – начал Барабанов срывающимся голосом, но сыщик коротко ткнул его локтем в тощие ребра и указал глазами на железную дверь камеры, до которой было всего несколько метров. Арестант кивнул и продолжил хриплым от волнения шепотом: – Вам, разумеется, известно, что ранее я состоял в народовольческой организации. Она носила название «Воля и разум». Но вряд ли вам известно, что это было лишь прикрытием. «Воля и разум» включала в себя множество романтически настроенных молодых людей, и большинство из них, как и я, были просто идеалистами, желавшими блага России, не более того.

Но были среди нас и те, кто считал, что мы способны на нечто большее. Мы все читали морали и учительствовали среди простого народа, то есть в основном среди крестьян, которых мы побаивались, и на самом деле не любили и не понимали, а те в ответ дичились нас и иногда даже норовили сдать властям как смутьянов. А мои братья и сестры… Они грезили настоящими подвигами, великими делами, самопожертвованием.

И вот однажды один из моих товарищей предложил нам, таким же желторотым юнцам, как и эти давешние студенты, встретиться с истинным революционером, достойным мужем, возглавлявшем настоящую боевую Организацию. Эта Организация действовала, вместо того чтобы, как мы, молоть языком перед кучкой недоверчивых мужиков. Я, признаться, был тогда слегка трусоват и не был готов самостоятельно совершать экспроприации, проще говоря, грабежи, тем более взрывы или стрельбу. Но это не мешало мне горячо поддерживать и Каракозова, и Засулич, грезить себя отстреливающимся из револьвера, как Григорий Попко, или воюющим за дело